Борис Рабкин - Самая длинная ночь

К о ч е в а р и н. Давно бы нам собраться, поговорить. Вот так, откровенно… Глядишь, что-нибудь и узнаешь о себе. Ну-ну! Говори. Как прикажешь понимать? Я вас врать учил?

Л ю б а. Учил, папа.

К о ч е в а р и н. Интересно. Говори. Ну-ну!

Л ю б а. Не на словах, нет, слова ты всегда правильные произносил — принципиальности учил, скромности, честности… На словах. А все врали. И ты, Гоша. И ты, Костя. (Алексею.) И ты. И я врала. (Отцу, указывая на Константина.) Только он не боялся тебя. Ну и ночевал под окном, на лавочке. Или на вокзале. А мама ему гречневую кашу тайком в кастрюльке носила. Не знал, папа? Или делал вид, что не знаешь? Господи, как я плакала, бывало, если мне учительница тройку в дневник ставила! На пятерки подделывать научилась. Только чтоб без скандала, только чтоб мама не переживала. Сколько раз студенткой уже губную помаду стирала перед нашей дверью, волосы собирала в пучок… Врала! И свидания Зойке с Костей я устраивала. Я! И в тот день, когда ты их здесь на диване застукал, — помнишь, он еще в десятом классе учился? — тоже я. Это Алешка выследил и тебе донес. Ревновал.

А л е к с е й. Неправда, неправда!

Л ю б а. Правда, Алеша, правда! Хватит врать. Я на лестнице стояла, все видела… Напрасно. Не надо было. Зойка была в него по уши влюблена, а он нет. Ничего между ними тогда не было. Может, и сейчас не было б ничего… (Указывая на Костю.) После того случая он мужчиной себя почувствовал, защитником. Вот тогда у них настоящий роман и начался. (Отцу.) Это ты Костю искалечил. Ты им всем троим жизнь поломал. Ты сам кругом виноват!

З о я (подошла к Любе, протянула руку) . Помиримся. Дай я тебя поцелую.

Л ю б а. Уйди. (Оттолкнула ее.)

Пауза.

К о ч е в а р и н. Это что же, общее мнение?

Е к а т е р и н а. Она правду сказала, отец. Характер у тебя… Сам себе, наверное, не рад. Я ведь тоже, честно говоря, не по зову сердца в семнадцать лет в райком за комсомольской путевкой побежала. Куда угодно — лишь бы подальше. Мечтала во ВГИК, в артистки…

К о ч е в а р и н. Значит, и тебе я жизнь поломал?

Е к а т е р и н а. Я своей жизнью довольна. Мудрец сказал: «Все к лучшему…» Мир повидала, людей хороших. Добилась кое-чего. Ошибалась, так сама. Спасибо тебе. Пока спасибо…

К о ч е в а р и н (Георгию) . Твоя очередь. Ты что скажешь?

Г е о р г и й. Спасибо, папа. Лично я упрекнуть тебя ни в чем не могу. Аве, Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!

Звонит телефон. Люба пошла к аппарату.

К о ч е в а р и н (остановил ее) . Не тронь. Я сам. (Взял трубку.) Кочеварин слушает. (И сразу в его лице что-то переменилось.) Это ты, Оленька? Да, да, слушаю. Здравствуй, родная!

Л ю б а. Мама…

К о ч е в а р и н. Хорошо, что позвонила. Не смог. Приехать не смог. Дела. Да, по работе. И по субботам приходится. Готовлю отчет. Ты откуда звонишь? С почты? Как самочувствие? Хорошо. Гуляла? Хорошо. Я? Хорошо. Бодро. Голос? Нормальный. Все в порядке.

Е к а т е р и н а. Дай мне с ней поговорить.

К о ч е в а р и н (зажал микрофон рукой) . Она же не знает, что вы здесь. (В трубку.) Да-да, слушаю. Люба дома. Все здоровы. У Алеши? Решается сегодня. Что? Костя? Нет, не появлялся. Все хорошо. Я тебя плохо слышу. Приеду — поговорим. Что? Завтра приеду, утром. Ничего не слышу. Не слышу… (Нажал на рычаг, медленно опустил трубку.)

Л ю б а. Телепатия…

Пауза.

К о ч е в а р и н. В сорок четвертом я в Омске в госпитале лежал. С гангреной. Ногу резать не дал. Врачи отказались, в бокс положили. Домой, естественно, не писал, не хотел волновать. Явилась… Сердце у нее — вещун. Что ее подняло, как пропуск добыла, как добралась?.. Не знаю. Выходила. Профессора только руками развели — чудо! Не поддается объяснению. (После паузы.) Я вам что, враг? Мама враг? Я для нее… Для вас… Я вам всегда добра желал. И теперь желаю. Добра. Сволочи! (Отвернулся, похоже, что плачет.)

Л ю б а (осторожно) . Добро должно быть доброе, папа.

К о ч е в а р и н. А что это такое — «доброта»? Ты знаешь?

Л ю б а. Доброта… Это доброта. Мама добрая. (Со значением.) Она бы знала…

К о ч е в а р и н. И курица добра к своим цыплятам.

Е к а т е р и н а. Теперь цыплят без доброты растят, индустриальным методом.

К о н с т а н т и н. Это уже не цыплята — бройлеры. Вкус не тот.

К о р н е й. Доброта — это уважение. Я так считаю.

К о н с т а н т и н. А ты, пожарный, оказывается, мудрец.

К о р н е й. Я сильный, я добрым быть не боюсь. Меня уважают, я уважаю.

К о ч е в а р и н. Это в пивной, сынок. Жизнь — не пивная.

К о р н е й. Так ведь и в пивную, если разобраться, за ним ходят, папаша. За уважением.

Г е о р г и й. Может быть, хватит дискутировать? Спинозы… Мы для чего собрались? Отношения выяснять? Глупо. Виновника искать? Де-юре, де-факто? Де-юре — вот он. (Указывает на Константина.) Тепленький. Сам в петлю лезет. Де-факто… (Отцу.) Карпов этот самый когда придет?

К о ч е в а р и н (рассеянно, думает о своем) . Придет… Скоро…

Г е о р г и й. Тогда пора ставить точки над «i». Нравится тебе это или нет, но в известном смысле Люба права; всю аферу на «Прогрессе» с самого начала спровоцировал ты — и психологически, в плане подготовки основных действующих лиц, и, если позволено так выразиться, — организационно.

К о ч е в а р и н. Прокурор, ну прямо прокурор.

Г е о р г и й. Мы все здесь обвиняемые и все прокуроры.

К о н с т а н т и н. Спасибо, братец.

Г е о р г и й. За что?

К о н с т а н т и н. За понимание.

Г е о р г и й. Не спеши радоваться, я не тебя защищаю.

К о н с т а н т и н. Естественно: во всех случаях жизни ты защищаешь только себя самого.

Г е о р г и й. Пусть так. Но в данном случае — и тебя тоже. И маму. И их всех. И, сверх того, изобретение инженера Ващенко.

К о н с т а н т и н. Это каким же образом?

Г е о р г и й. «Связал нас черт с тобой…» Мы тут все одной веревочкой связаны. Никуда нам не деться друг от друга. Ошибочка, дорогой. Не знаю, как ты до этой мысли дошел, что тебя толкнуло: совесть, расчет, злость, раскаяние? А может, все вместе… Подключи мозги. Ты что думаешь: на суде компетентные органы, которым давно следовало внедрить изобретение Ващенко, признают свою вину? Отдохни от этой мысли. Да они сделают все, чтобы доказать его порочность. И докажут. Побочные явления, долговременный эффект, вредное воздействие на здоровье людей… Да мало ли что. Еще получишь максимальный срок. Если не хуже. Про нас не говорю, не смертельно, как-нибудь переживем, но маму сведешь в могилу. И метод Ващенко похоронишь окончательно, навеки. Ну что ты молчишь, отец? Ты знаешь эту механику не хуже меня. Лучше меня. С самого начала знал, поэтому и собрал нас всех. Подтверди этому дураку: все будет так, как я сказал. Да? Так?

К о ч е в а р и н (после продолжительной паузы) . Да. На суде вероятнее всего так будет.