Лев Шейнин - Пьесы

М а к к е н з и. Вы не забыли, что сегодня ровно месяц, как ваша воспитанница живет в Москве?

Г р е й в у д. Да, мы можем поздравить друг друга, генерал.

М а к к е н з и. Вас я поздравляю вдвойне. Решено: вы поедете в Москву для руководства операцией.

Г р е й в у д. В Москву?!

М а к к е н з и. Да. Но в вашем голосе я не слышу энтузиазма, парень.

Г р е й в у д. Это не так просто… Под какой крышей меня хотят отправить?

М а к к е н з и. Вы поедете как иранский хайямовед доктор Али Хаджар.

Г р е й в у д. Хайямовед? Что это такое?

М а к к е н з и. Специалист по Омару Хайяму. Был такой великий персидский поэт. Всего восемьсот с лишним лет тому назад. В Москве будет конгресс. Мы вспомнили, что вы много лет работали в Иране и знаете язык. Готовьте речь для выступления, там соберутся хайямоведы всего мира.

Г р е й в у д. Позвольте, но я понятия не имею об этом Хайяме.

М а к к е н з и. Зато у вас смуглая кожа и знание языка. Изучил же я Льва Толстого за пять дней! Так это все-таки граф Толстой, а не какой-то перс!..

Г р е й в у д. Не знаю, право… Речь на конгрессе перед хайямоведами всего света…

М а к к е н з и. Ну и что? Чем больше глупостей вы наговорите, тем больше шансов на то, что вас признают крупным хайямоведом и поблагодарят за ценный вклад в литературоведение. Главное, старайтесь, чтобы вас нельзя было понять, тогда успех обеспечен! (Хохочет.) Поди разберись через восемьсот лет!.. Короче, собирайтесь в путь, Грейвуд! А речь мы вам подготовим.

Свет гаснет. Раскрывается занавес. На сцене — угол конторы на заводе Штумпе. Рекламные плакаты кока-колы и фруктовых вод. За столом — Э р н а Б р и н к е л ь и М а р ф а К р о т о в а.

Э р н а. Еще рюмочку, фрау Марфа! Это хороший коньяк.

М а р ф а. Хороший, ничего не скажешь. (Пьет.) За день до того с этими чертями умаешься, что сил никаких нет. А потом, фрейлейн Эрна, на душе кошки скребут…

Э р н а. Да, я замечаю, вы очень изменились в последнее время. Что с вами? Нездоровы?

М а р ф а. Здорова, но сердцем чую беду, чую… (Всхлипывает.)

Э р н а. Что-нибудь с дочерью? Но если она даже замешана в этом… как это… в этом комитете?..

М а р ф а. Не спрашивайте!.. Я секретная. Я подписку дала. Собачья жизнь!..

Э р н а. Бедная фрау Марфа!

М а р ф а. Вы думаете, с чего я пью? Сорок годков мне, а с виду старуха. Жила я до войны на Орловщине, ничего жила. Правда, три раза в тюрьме сидела.

Э р н а. Орловщина? Что есть Орловщина, фрау Марфа?

М а р ф а. Орел, город есть такой. Так я недалеко, в слободе, жила. А сидела за спекуляцию, как это у них называется. А я просто торговала чем могла да как умела. Ну, правда, раз за самогон судили.

Э р н а. Что есть самогон?

М а р ф а. Шнапс личной фабрикации.

Э р н а. Значит, вы имели завод? Вроде нашего?

М а р ф а. Весь завод в чулане умещался. Одна и работала. Муж меня бросил, с другой сошелся. Осталась я с девочкой, души в ней не чаяла. И теперь жить без нее не могу! (Всхлипывает.) А как ваши пришли, то я в тюрьме сидела. Ну, меня и взяли надзирательницей.

Э р н а. Где?

М а р ф а. В Орловской тюрьме. В женском корпусе. Народу там сидело! — куча! И коммунистки, и партизанки, и невесть кто… А майор Шмельц из гестапо меня уважал. Да… Нагляделась я тогда, не приведи вам господь такое увидеть! А назад ходу нету. Майор этот шутить не любил, ох, не любил! Вроде нашей фрау Ирмы, чтоб ей ни дна ни покрышки!

Э р н а. А мне казалось, вы ей очень преданны…

М а р ф а. А что делать, когда я в капкане? И, главное, Алевтиночка… Ради нее и мучаюсь… Из-за нее, когда ваши из Орла отступали, я с ними пошла. Боялась, что мне хана будет при тех моих хвостах да службе в тюрьме и Алевтина сиротой останется. А теперь без нее ночей не сплю. (Плачет.)

Э р н а. Почему без нее? Она же с вами.

М а р ф а. Ой, типун мне на язык! (Озираясь.) Вы хоть меня не выдавайте, я секретная… Фрейлейн Эрна, не меня, так хоть ее пожалейте!..

Э р н а. Что с вами? Успокойтесь! Я никому не скажу.

М а р ф а (шепотом) . Увезли Алевтину… В какую-то школу увезли… в Берлин. Ведь эта Ирма проклятая сколько лет Алевтину муштровала… Вовсе искалечила девку…

Э р н а (поднимается и притворяет плотно дверь, в раздумье делает два шага по комнате и, наконец решившись, подходит к Марфе) . Так вот, фрау Марфа, раз вы со мной откровенны, так я тоже вам кое-что скажу… Вы в Москве бывали?

М а р ф а. Сколько раз!.. Мешками туда лук возила. На Центральном рынке меня все милиционеры знают.

Э р н а. А эту площадь узнаете? (Достает из портфеля фото и протягивает Марфе.)

М а р ф а (рассматривая фото) . Театральная… Вот Большой театр. (Внезапно истерически.) Ой! Алевтина!

Э р н а (со вздохом облегчения) . Узнали?

М а р ф а. Дитя родное да не узнать! Она!

Э р н а. Что вы так дрожите? Тише! Теперь вам ясно, где ваша дочь?

М а р ф а. Я с ума сойду! Да ведь ее там схватят!

Э р н а. Спокойно! Вы знаете, что я приехала из советской зоны?

М а р ф а. Откуда у вас карточка? Ради Христа…

Э р н а. Спокойно, я вам говорю! Мне передали эту фотографию советские власти. Для вас. Они знают, что Алевтина — ваша дочь. Они и про вас все знают, слышите, все! И поручили передать вам, что судьба Алевтины в ваших руках. Вы можете спасти ее и себя.

М а р ф а. Научите, век не забуду, научите! (Бросаясь на колени.) Я на все пойду, на все. Вот вам крест святой, я верующая! Только бы доченьку… (Рыдает.)

Э р н а. Тише! (Наливает коньяк в рюмку.) Выпейте, вам легче станет.

Марфа берет дрожащими руками рюмку, она падает у нее из рук.

Да возьмите же себя в руки наконец! Встаньте! (Поднимает Марфу, та грузно валится на стул.)

М а р ф а. Я на все пойду, на все! Доченька!..

Э р н а. Тише, я вам говорю! Вы видели моего нового шофера?

М а р ф а. Ганса, который с вами приехал? В очках который?

Э р н а. Да. Видели?

М а р ф а. Ну, видела… Чай мы с ним пили… Он-то при чем?

Э р н а. Одну минуту. (Выходит из комнаты.)

Марфа сидит на стуле покачиваясь, обхватив голову руками. Входят Э р н а и Б а х м е т ь е в. Он в шоферской спецовке.

Б а х м е т ь е в. Ну, гутен абенд, фрау Марфа! Или, может, лучше по-русски — здорово, Марфа!

М а р ф а. Ганс да вдруг по-русски?

Б а х м е т ь е в. Ганс? Да я с рождения Пантелей, Вот тебе и Ганс!..

М а р ф а. Господи Иисусе Христе! Голова идет кругом. Да ты объясни мне толком, что требуется! Эта немка по-русски ни слова. Так что говори спокойно.

Б а х м е т ь е в. Немка эта своя, ее опасаться нечего. Однако, раз я тебе по совести признался, что Пантелей я, а не Ганс, давай говорить начистоту. Марфа Кротова, Советская власть поручила мне передать тебе…

М а р ф а (вставая) . Слушаю.

Б а х м е т ь е в. …несмотря на твою вину перед родиной, ты можешь доказать делом, что осталась русской женщиной и готова послужить родному народу.