Леонид Малюгин - Старые друзья

Ч е р н ы ш е в с к и й. По писарской.

Ж а н д а р м. За девять лет ты бы как в должности продвинулся! Захотел с царем тягаться! У него войско. А у тебя кто — студенты?!

С т е п а н и д а. Мужиков тоже много к нам гонют.

Ж а н д а р м. Солдаты и мужиков одолеют.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Солдаты тоже из мужиков.

Ж а н д а р м. Но-но… Я понимаю, куда ты гнешь. (Степаниде.) Как тебя там?

С т е п а н и д а. Степанида.

Ж а н д а р м. Так вот, Степанида. Я за штофом пойду, а ты готовь закуску.

С т е п а н и д а. Хватит тебе! Ты на службе!

Ж а н д а р м. Куда он денется? Отсюда бежать некуда! В нашей службе каторжной одна радость — бутылка! (Чернышевскому.) А ты ложись спать. Завтра большой перегон. Отдыхай!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Благодарю вас.

Жандарм уходит.

С т е п а н и д а. Вы тоже за волю пострадали?

Ч е р н ы ш е в с к и й. За волю. И вы?

С т е п а н и д а (кивает) . Вы из каких мест?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Из Петербурга. По рождению-то я саратовский.

С т е п а н и д а (радостно) . Наш, волжанин! А мы — самарские! У вас Волга, говорят, похуже нашей.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Не скажите, у нас есть замечательные места.

С т е п а н и д а. Наши Жигули, говорят, место самое красивое на всю Россию. Но все равно — Волга, она Волга. (Пауза.) Все несчастья от воли пошли. Прочитали нам волю — не понравилось мужичкам, не настоящая. Другую им подавай! Но мы-то люди темные. А вы должны понимать, какая от господ воля? Захотели от каменного попа железной просвиры.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вас за бунт сюда прислали?

С т е п а н и д а. За бунт. Началось в Казанской, и будто Антон Петров дал приказ всей Волге подниматься против господ. Но пока до нас приказ дошел, войско в Казанской всех победило и к нам пришло. И показали нам волю. Только из нашей деревни шесть мужиков да нас, баб, четверо в Сибирь погнали. Захватили мы по горсти нашей самарской земли — я и сейчас за иконой держу — и пошли. (Достает из-за иконы землю в платочке, показывает.) А шли мы сюда, батюшка, полтора года. И дорожка наша слезами полита — потому и трава тут такая серая растет. Говорят, эти места черт три года искал, трое лаптей истаскал, так и не нашел. А мы дошли!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Трудно здесь живется?

С т е п а н и д а. Нашему брату мужику где легко? Мы здесь пестрый столб караулим, да серый камень, да темный лес. А еще тоска такая возьмет — ложись да помирай. Здесь все не как в России. И дрова не такие, и печка по-другому сложена, и хлеб не по-нашему пекут. И веники здесь плохие — больше насоришь, чем выметешь.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Но люди-то не хуже?

С т е п а н и д а. Люди разные. Я когда дома жила, думала, все честные люди по домам живут, а в тюрьмах только воры и разбойники. А потом насмотрелась и вижу: самых хороших людей в тюрьмах держат. (Пауза.) Я Волгу часто во сне вижу. Будто я молодая и на Волгу с девчатами купаться иду. Босиком по траве, а трава-то мягкая, шелковая! И березки! Идем мы и песни поем. И веники будто вяжем и в Волгу бросаем. И несет их вниз по матушке по Волге.

Ч е р н ы ш е в с к и й. А наши саратовские ребята их ловят…

С т е п а н и д а. Ваши саратовские — народ отчаянный. Вы не поете?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Голосом бог обидел.

С т е п а н и д а. Жалко. Спели бы в два голоса. (Пауза.) Скорее бы от этой жизни отмаяться! Нам приказ вышел — поселиться здесь навсегда. А что это за жизнь? Самой мучаться и на вас, страдальцев, смотреть, сколько вас гонют. Слез не хватает оплакивать. Лучше смерть, чем такая жизнь. Не может быть, чтобы на том свете хуже было.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Веришь?

С т е п а н и д а. А как же без веры? Неужто человек только на муку рождается. (Пауза.) И жить нам в Сибири и умирать на чужой стороне…

Ч е р н ы ш е в с к и й. И в Сибири можно хорошо жить.

С т е п а н и д а. Можно, батюшка, можно. Вот, говорят, в нашей же Саратовской губернии из одного села все мужики и бабы в Сибирь ушли. Они эту волю прочитали, взбунтовались, а как узнали, что на них войско идет, погрузились на телеги и уехали. И выбрали они большую поляну в тайге, стали избы рубить. И землю стали пахать все вместе, миром, — такая деревня дружная оказалась, ну и в беде-то все друг за друга держатся. И живут, говорят, припеваючи. Никого не знают — ни царя, ни господ. Пашут вместе, хлеб убирают вместе. И всего у них вдосталь — и хлеба и скотины. И ничего им не надо, сами себе одежу и обувку шьют, только с солью маются. За солью в город приезжают, там их наши ямщики видели. Только место свое не показывают, и дорогу к ним ни один ямщик не знает. Наш народ ежели миром возьмется, ему и тайга посторонится. Вот бы в это место царя привезти! И то ему небось про народ только плохое говорят: дескать, работать мужики не любят, бунтовать любят.

Ч е р н ы ш е в с к и й. А сам-то царь хороший человек?

С т е п а н и д а. Говорят, хуже самого лютого помещика. Сказывают, был при нем важный генерал и сенатор Чернышевский. И сказал он однажды царю: «Сколько на нас золота, серебра навешано, а много ли мы работаем? Меньше всех! А которые больше всех работают, те вовсе, почитай, без рубах. И все так идет навыворот. И надо бы нам поменьше маленько богатства, а работы бы прибавить, а прочему народу убавить тягостей». И царь будто осердился — правда-то глаза колет — и за эти слова отправил Чернышевского в каторгу. Вы про это не слышали?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Про Чернышевского слышал.

С т е п а н и д а. Ямщики говорили. И будто царь про этого Чернышевского каждое утро спрашивает, нет ли ему какого послабления? На всю жизнь осердился.

Входит ж е н щ и н а, закутанная в платок, и молча кланяется.

Вы в Россию или на восток?

Ж е н щ и н а. На восток.

С т е п а н и д а. Мы на краю света живем, под небо сугорбившись ходим. Про наших баб говорят, они белье полощут — вальки на небо кладут. Куда же еще дальше гонят? Пойти самоварчик подогреть! (Уходит.)

Ж е н щ и н а (всматриваясь) . Позвольте, вы же Николай Гаврилович! Вот так встреча!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Мы с вами знакомы? Простите — не узнаю.

Ж е н щ и н а. Я — Дашенька! Жена Миши Лисицына. Не узнаете?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Попробуй узнай — мы встречаемся раз в десять лет.

Д а ш е н ь к а (снимает платок) . Меня сейчас и родная мама не узнала бы.

Ч е р н ы ш е в с к и й (озабоченно) . Какими ветрами занесло вас в такую даль? Где Миша? Дарья… простите, не имею чести знать ваше отчество.

Д а ш е н ь к а. Какое там отчество. Для вас я на всю жизнь Дашенька! И от Дашеньки становишься моложе! Еду к Мише!

Ч е р н ы ш е в с к и й (хмуро) . Как все это повторяется! Сколько ему дали?

Д а ш е н ь к а. Шесть лет. Ему везло — сколько раз попадал в переделки и всегда выходил сухим из воды. А на этот раз попался в капкан! (Пауза.) Но из всей группы только он один провалился. Как ни старались жандармы: и угрозой, и подкупом, — ничего не добились.