Лайош Эгри - Искусство драматургии [Творческая интерпретация человеческих мотивов]

До сих пор мы обсуждали диалектику диалога в том смысле, что он логически «произрастает» из характера героя и конфликта, который тоже должен быть диалектическим, чтобы существовать. Однако диалог должен быть диалектичен и сам по себе — в той малой степени, в которой его можно рассматривать отдельно от других элементов драмы. Он должен сам строиться на принципе медленно нарастающего конфликта. Перечисляя разные вещи, вы оставите самое впечатляющее напоследок. «Там был мэр, — скажете вы, — и губернатор. И президент!» Даже голос следует по нарастающей: один, два , три, говорим мы, а не один, два , три. Помните классическую инверсию, предостерегающую от совершения убийства, потому что из-за этого можно запить, а раз запил, то можно и покурить, а курение ведет к несоблюдению Шаббата и т. д. Это хорошая шутка, но плохая драма.

Один из лучших примеров диалектического роста в процессе диалога можно найти в слабой в остальных отношениях пьесе «Восторг идиота» (акт II, сцена 2).

ИРЕН. (Обращаясь к оружейному магнату.) …Мне пришлось бежать от ужаса собственных мыслей. Вот я и коротаю досуг, изучая лица людей, которых вижу. Самых обычных, случайных, скучных людей. (Говорит с садистской нежностью.) Эта молодая английская пара, например. Я наблюдала за ними за ужином, как они сидят, прижавшись друг к другу, взявшись за руки, и трутся коленками под столом. И видела его в ладной британской военной форме, стреляющим в огромный танк из маленького пистолетика. И как танк едет по нему. И вот его прекрасное сильное тело, словно созданное для экстаза, просто месиво из мяса и костей да лужа пурпурной крови, будто улитку раздавили. Но, перед тем как умереть, он утешает себя мыслью: «Слава богу, она в безопасности! Она ждет ребенка, которого я ей подарил, и он будет жить, и увидит лучший мир» … Но я знаю, где она. Она лежит в подвале, который разбомбили во время воздушного налета, и ее твердые юные груди перемешаны с кишками разорванного на куски полицейского, а эмбрион из ее чрева размазан по лицу мертвого священника. Вот какими мыслями я развлекаю себя, Ашиль. И очень горжусь близостью к тебе — ты сделал это возможным.

Господин Шервуд, начиная этот монолог с интонации «садистской нежности», доходит до трагедии. Надежду, которая появляется здесь, злая ирония быстро превращает в еще большую трагедию. Эта ирония — описание ее мыслей, еще более ужасна. Наконец, финальная, наивысшая точка ненависти к себе, понимание собственной деградации, сознательного участия в ужасе. Ни одно построение монолога каким-либо другим образом не смогло бы создать такого же эффекта. Спад накала напряжения был бы неизбежным и все бы испортил.

Конфликт должен соответствовать характеру героя, а суть сказанного им — и тому и другому, но нужно понимать, что все вышеназванные элементы формируют определенную манеру речи. Предложения должны ложиться в интонационном и смысловом порядке, одно к одному, по мере того как строится пьеса, передавая ритм и основные моменты каждой сцены. Опять-таки Шекспир — непревзойденный мастер в этом. Философские пассажи его героев убедительны и выверены; реплики в любовных сценах лиричны и естественны. Затем, с нарастанием действия, фразы становятся короче и проще, таким образом не только состав предложения, но и словарный и слоговый состав меняются по мере развития пьесы.

Диалектический метод не лишает драматурга права на творчество. Когда вы уже «привели» героев в свою пьесу, их судьба, манера говорить по большей части определены, но правильный выбор героев для пьесы — всецело ваша прерогатива. Поэтому обдумайте речевые характеристики ваших персонажей, их голоса и способы выражения мыслей. Подумайте, что они представляют собой сейчас, что им довелось пережить в прошлом и как все это скажется на их манере говорить. Аранжируйте своих героев, и их диалог напишется сам собой. Когда вы смеетесь над «Медведем» Чехова, вспомните, что он добился этого напыщенно-несуразного эффекта, столкнув напыщенного героя с несуразным. Джон Миллингтон Синг в «Скачущих к морю» втягивает нас в трагическое, но прекрасное течение жизни речи героев, у каждого из которых собственный гармоничный темп речи. Морья, Нора, Кэтлин и Бартли (герои Джона Миллингтона Синга) — все они говорят с акцентом Аранских островов, но Бартли — фанфарон, Кэтлин — терпелива, Нору отличает поспешность юности, а Морья стала медлительна с возрастом. Это сочетание — одно из самых красивых в англоязычной литературе.

Еще один момент. Не переоценивайте диалог. Помните, это один из элементов произведения, но не более значимый, чем все повествование. Он должен вписываться в пьесу без диссонансов. Нормана Бела Геддеса критиковали за его блистательные декорации к постановке «Железных людей», воссоздающие на сцене процесс строительства небоскреба. Это были слишком хорошие декорации для пьесы, отвлекавшие внимание, которое могло бы сосредоточиться на героях. Диалог часто приводит к тому же, отрываясь от героев и перетягивая внимание на себя. Например, «Потерянный рай» разочаровал многих поклонников Одетса своим многословием. Пьеса переполнена пустыми разглагольствованиями, отступлениями от речевых характеристик героев, вставленных для того, чтобы сделать акцент именно на диалогах. В результате пострадали и персонажи, и диалоги.

Итак, резюме: хороший диалог должен соответствовать духу и характеру конкретных героев, тщательно отобранных и получивших возможность диалектически развиваться, пока медленно нарастающий конфликт не докажет замысел пьесы.

Вопрос . Не понимаю, как можно, соблюдая все правила, о которых вы говорите, еще и оставить возможность для эксперимента. Вы предупреждаете о том, что, если незадачливый драматург исключит любую из ключевых составляющих пьесы, последствия будут плачевными. Разве вы не знаете, что человек придумывает правила лишь для того, чтобы их нарушать, — и нередко это даже приводит к успеху?

Ответ . Да, знаю. Как люди могут спускаться под воду, летать, жить в Арктике или в тропиках, так и вы, обладая таким взглядом на вещи, можете экспериментировать, сколько вашей душе угодно. Однако учтите, что человек не выживет без сердца или легких и вам не написать хорошую пьесу без необходимых для ее создания элементов. Шекспир был одним из самых смелых экспериментаторов своего времени. Нарушение любого из трех Аристотелевых единств считалось в то время ужасным преступлением, а Шекспир пренебрег всеми тремя: единством места, времени и действия. Каждый великий писатель, художник, музыкант нарушает какое-нибудь железное правило, считавшееся когда-то священным.