Исидор Шток - Пьесы

Д е м о н (показывая на Ангела А) . Он!

А н г е л А. Врешь! Не я! Я никаких идей сам не имею и другим не даю. Это он!

Д е м о н. Не за все идеи надо хвататься. Мало ли у кого какие идеи!

С о з д а т е л ь. А кто мне камни доставал? Кто был моей правой рукой?

Д е м о н. Нечего на меня сваливать!

А н г е л А. Не твое дело критиковать.

Д е м о н. Именно это мое прямое дело. Поскольку я демон.

С о з д а т е л ь. Перевожу тебя еще ниже. В дьяволы!

У Демона отпадают крылья. Вырастают рога. Он превращается в Дьявола.

Д ь я в о л. Что со мной? (Проваливается.)

С о з д а т е л ь. Вопросы есть?

А н г е л А. Какие уж тут вопросы!

С о з д а т е л ь (всем архангелам) . Вот таким образом можно избежать многих вопросов. Берегите себя!

Темнота. А внизу, в дыму и в пламени, бывший Ангел Д, бывший Демон, а ныне Дьявол, поет романс.

Р о м а н с Д ь я в о л а.

(Проваливается под сцену.)

Снова на земле. Дом Адама. А д а м стал совсем стариком, Е в а — старушкой. Адам курит трубку. Ева вяжет. Они поют свою старую песенку.

Д у э т.

Е в а (объясняет публике) . Сегодня у нас маленький юбилей — пятьсот лет со дня брака.

А д а м (бормочет) . Как один день, как один день… Труды, труды, заботы… С тех пор как мы съели яблоко, нам самим приходится нести ответственность за себя. И мы несем ее. Правда, Ева?

Е в а. Правда, Адам.

А д а м. Мы теперь всегда говорим друг другу только правду.

Е в а. Кроме, конечно, тех случаев, когда мы говорим неправду.

А д а м. И сейчас мы рассказали вам сущую правду о том, как мы любили друг друга.

Е в а. И любим сейчас. И всегда будем любить.

А д а м. Но для рая эта любовь не годилась. А рай? Бог с ним. Наша любовь была земная.

Е в а. Настоящая. И от этой любви у нас родились дети.

Появляются К а и н и А в е л ь.

А д а м. А у них еще дети…

Появляются д е т и.

А у них еще дети…

Появляются еще д е т и.

И пошло, и пошло, и остановить это было уже невозможно.

Всю сцену заполняют д е т и, в н у к и и п р а в н у к и Адама и Евы.

Е в а (публике) . И в конце концов родились вы.

А д а м (публике) . Здравствуйте.

Е в а. Здравствуйте!

В с е д е т и. Здравствуйте!

З а н а в е с.

1961

ПРАСКОВЬЯ ДМИТРИЕВНА.

СИМОЧКА.

ВИТАЛИК.

АНГЕЛЕЙКО ТАТЬЯНА ИВАНОВНА.

ЧУРИН ПИМЕН ФЕДОРОВИЧ.

ЛИХОЯРОВ АНДРЕЙ ПЕТРОВИЧ.

ЕЛЕНА АНТОНОВНА.

Квартира Потаповых. Кухня. П р а с к о в ь я Д м и т р и е в н а готовит обед и одновременно гладит белую кофточку на гладильной доске, положенной на спинки двух стульев. На стене репродуктор. Из него несется чрезвычайно бодрый праздничный марш. Прасковья жарит, мешает суп, моет, наскоро вытирает руки, набирает в рот воду и опрыскивает кофточку, гладит, напевает и иногда разговаривает сама с собой.

П р а с к о в ь я. Здрасте, здрасте… Сегодня, в День Победы, ля-ля-ля… будет дан салют… Смирно! (Прыскает на кофточку.)

Г о л о с и з р е п р о д у к т о р а. Опять наша Прасковья сама с собой разговаривает. Ну что ты скажешь!

П р а с к о в ь я. А почему и не поговорить… Странные претензии! «Да, она любила поговорить сама с собой». Почему ты холодный, утюг? (Ставит утюг на плиту. Мешает суп.) Вот ты спрашиваешь, Елена, почему я не отдаю белье в прачечную, а в стиральной машине не стираю мелкие детские вещи. В основном ты права. Но только в основном. Потому что машина-фургон-прачечная ездит только по понедельникам и в прошлый понедельник меня не застала. А машина стиральная испортилась, будь она неладна, и я не знаю, как ее исправить… (Напевает.) При помощи рук и стирального синтетического порошка «Эра»… сохраняется прочность тканей, белье не нуждается в подкрашивании, в подсинивании, сходят родимые пятна капитализма.

Г о л о с. Вот так она колдует и бормочет при этом всякие глупости.

П р а с к о в ь я. А ты докажи, что это глупости. (Пробует утюг мокрым пальцем.) А ты докажи, докажи… Интересно, который час? И какое сегодня число… Ах, да-да-да…

Г о л о с. Да-да-да, сегодня именно воскресенье и именно Девятое мая тысяча девятьсот шестьдесят пятого года. Да-с! Давно уже кончился парад. В девять раздастся салют из двухсот двадцати четырех орудий…

П р а с к о в ь я (гладит кофточку) . И скоро приедет Елена…

Г о л о с. Подожди, не мешай. Мы живем в самом-самом конце Москвы. А может, и в начале. Смотря с какой стороны считать. Сообщаю точный адрес: самый конец Москвы. Или самое начало. Западная граница города. Внизу кольцевая автотрасса, называемая попросту бетонка. Над ней мост, перед которым с двух сторон решетка и написано: с одной стороны — «Здравствуй, столица», «Здравствуй, Москва», а с другой — «Слава Родине», «Слава КПСС». Напротив мотель. Так вот здесь, на Беловежской улице, дом пять дробь семь, корпус четыреста сорок пятый, квартира…

П р а с к о в ь я (кончила гладить кофточку, аккуратно вешает ее на спинку стула, снимает гладильную доску, смотрит на беспорядок на кухонном столе) . Безобразие! Скоро приедет Елена, а у вас тут кабак! Мясорубка затупилась, стиральная машина испортилась, краны текут, кастрюли грязные. Вот она вам даст! (Быстро начинает греметь кастрюлями, наливает суп.)

Из большой комнаты — голос Симочки, ее племянницы: «Паня, ты скоро? Я ведь опаздываю!»

(Поспешно.) Сейчас-сейчас…

П р а с к о в ь я с подносом входит в большую комнату, где за столом сидят, читают книги и ждут обеда двадцатитрехлетняя С и м о ч к а и пятнадцатилетний В и т а л и к. Ставит поднос на стол, разливает по тарелкам суп.