Юлиу Эдлис - Жажда над ручьем

К а т е р и н а. Что вы, милейший господин Сермуаз! Отрезать ему язык — все равно что лишить павлина хвоста или змею — жала.

В и й о н (с горечью) . О да… язык мне еще пригодится… Хоть бы и сейчас — сейчас вы услышите новые стихи… Это будут последние стихи, которые я сочиню в вашу честь… Нет, в ваше бесчестье, мадам!.. (Обернулся к девицам, сидящим на «Чертовом камне».)

К а т е р и н а (насмешливо) . Вы делаете успехи, сударь, — раньше рифмы у вас были и вовсе невпопад.

В и й о н (обращаясь — хоть стихи эти и адресованы. Катерине — к Толстухе Марго) .

К а т е р и н а. Пойдемте, Филипп, мне что-то прискучили эти излияния…

В и й о н (обернулся к ней) .

К а т е р и н а (задохнулась от возмущения) . Вы это мне, сударь?! Мне? Вы смеете?!

В и й о н (не спуская с нее глаз) .

С е р м у а з (полез под сутану за кинжалом) . Я ему заткну глотку, Катерина, только прикажите!

В и й о н (Катерине).

К а т е р и н а (визгливо) . Это слишком! Назвать меня старухой?! Меня — старой кошелкой?!

С е р м у а з (вытащил из-под сутаны кинжал) . На, получай, подонок! Получай свое, рифмач подзаборный!.. (Ударяет его в голову кинжалом.)

Кровь залила Вийону лицо. Он пошатнулся, но рядом с ним оказалась Девушка, которой никогда не было. Толпа в смятении загудела, сомкнулась вокруг Сермуаза и Вийона.

В и й о н. Вот как… я бы мог вам простить ревность, сударь, или даже верность этой даме, не знающей, что это такое… Но вы посмели прервать меня, когда я сочиняю стихи. Этого я вам простить не могу, увольте! (Наносит Сермуазу удар ножом в грудь. Тот падает замертво.)

Вынырнув неприметно из толпы, рядом с Вийоном возник П а л а ч. С другой стороны к нему бросились друзья — Коллен, Монтиньи, Табари.

П а л а ч. Чуял я, что жареным попахивает, что без меня дело не обойдется!.. И вот он, тут я, ушки на макушке! Тут как тут!

В и й о н (испугался) . Кто ты?

П а л а ч (даже обиделся) . То есть как это кто?! — Анри Кузен я, палач славного города Парижа, прошу любить и жаловать!

Толпа в ужасе заметалась, быстро редея. И вот площадь уже пуста — только Вийон, Коллен, Монтиньи, Табари, Палач и Девушка, которой никогда не было.

К о л л е н (подхватил Вийона под руки) . Теперь ты наш, Франсуа, теперь тебе, кроме нас, кроме «Раковины», податься некуда!..

Т а б а р и. Прямо с мокрого дела новую жизнь начал!

П а л а ч. Уноси ноги, приятель, смажь пятки салом, беги, пока цел! Главное дело, чтоб от меня подальше, со мной шутки плохи, если уж кто ко мне на алтарь попал…

К о л л е н (увлекая за собой Вийона) . Теперь ты наш, Франсуа, мы тебя в обиду не дадим!..

Т а б а р и. Как за каменной стеной! Будь спокоен!..

М о н т и н ь и (усмехнулся напоследок) . Спокойно разве что только в петле бывает…

В и й о н (в отчаянии) . Что за город! Проклятый город!.. Я искал любви — меня высекли розгами! Я хотел счастья — и убил ближнего своего! Я жаждал чистоты — и запятнал себя кровью! Я искал человека — и обрел палача!.. Что за город! Что за город-перевертыш!..

Друзья быстро уводят его с площади.

П а л а ч (им вслед) . До скорого, приятель! Ты следы-то хорошенько заметай, хотя, по чести тебе скажу, от меня мало кому уйти довелось… еще свидимся, не сомневайся!.. (Ушел в другую сторону.)

Девушка, которой никогда не было, осталась одна на пустой площади. Тихо, бессильно плачет, волосы закрыли лицо.

Ночь с 24 на 25 декабря 1455 года — рождество.

Ризница церкви Наваррского коллежа — теологического факультета Сорбонны.

У задней стены, в центре, — большой, окованный медными полосами сундук: в нем хранится факультетская казна.

В узкое окно, протиснувшись меж прутьев, в ризницу влезают Ф р а н с у а В и й о н, К о л л е н, М о н т и н ь и, Т а б а р и и М а л е н ь к и й Ж а н, профессиональный взломщик. У Табари в руке горящая неверным пламенем свеча.

К о л л е н (оглядываясь вокруг) . Тут?

В и й о н. Тут.

М о н т и н ь и. Темновато…

М а л е н ь к и й Ж а н. Да и сыровато… а у Маленького Жана ревматизм…

Т а б а р и. А уж жутко до чего! — спаси бог!..

К о л л е н (ему) . Посвети-ка.

Табари поднял свечу над головой.

(Увидел сундук; Вийону.) Он?

В и й о н. Он.

М а л е н ь к и й Ж а н (подошел к сундуку, оглядел его внимательно) . Серьезная вещь…

К о л л е н. За дело! Валяй, Маленький Жан! — до света надо управиться. (Табари.) А ты вали обратно, будешь стоять на стреме за стеной, в саду.

Т а б а р и. Мое условие — поровну! По-честному! (О Вийоне.) Он новичок, ему меньшая доля причитается, пусть он и стоит на стреме!

К о л л е н (нетерпеливо) . Ладно, поровну так поровну. Вали через стену и, чуть что, ухай филином. (Взял у него свечу.)

Т а б а р и (вылезает в окно) . Слово сказано! — поровну навар! (Вылез.)

М а л е н ь к и й Ж а н (стал на колени, возится с замком) . Замочек серьезный… хитрый замочек-то!.. Ну да ладно, мой славненький, мы ведь с тобой друзья? — друзья. Маленький Жан тебе больно, мой хороший, не сделает, он тебя не попортит…

В и й о н (нерешительно) . Ну, я пойду…

К о л л е н (удивленно) . Куда это?!

В и й о н. Я свое сделал — вот он, сундук с деньгой. Я буду ждать в таверне у Толстухи Марго.

К о л л е н. А мы тебе — денежки на блюдечке? Возьмите, мэтр Вийон, не побрезгуйте?!

М о н т и н ь и. Пусть идет, какой от него толк? — новичок. Зачем он тебе?

К о л л е н. А затем, что, если он только навел, только навар с дружками делил, — полспроса с него, разве что в клетку угодит, а не на алтарь к палачу. А так — все поровну: и добыча, и страх, и ответ, понял?!

М а л е н ь к и й Ж а н (колдует над замком) . Денежки, они так просто в руки не даются, их еще уговорить надо, умаслить… денежки, они тоже свою гордость блюдут, не шлюха какая-нибудь, чтоб сама юбку задрала…

В и й о н (решился) . Я пойду, Коллен. Я буду ждать у Толстухи.