Софокл - Царь Эдип

Да, но не купленным: [52] …не купленным… — Рабы, выросшие в доме, считались заслуживающими особого доверия своих господ. я в доме вырос.

И чем ему служил ты? Чем кормился?

Почти всегда к стадам приставлен был.

Где ж ты их пас? В каких местах бродил ты?

На Кифероне или по соседству.

Ты с этим мужем уж встречался в жизни?

О ком ты говоришь? И что он делал?

1130 О том, кто пред тобой. Ты с ним знаком?

Дай посмотреть… нет, государь, не помню.

Куда ему! но все же, государь,
Заставлю я его припомнить ясно,
Хоть он и не узнал меня.

Забыл ты,
Как там, на Кифероне мы сходились?
Ты двух был стад надсмотрщиком, а я
Лишь одного. И вот, три года сряду
Мы полное там лето проводили
Вплоть до Арктура [53] Арктур — самая яркая звезда в созвездии Волопаса. Ее появление в сентябре было признаком осеннего равноденствия (Гес. Т и Д. 566, 610; Фукид. II, 78). В оригинале: «от весны до Арктура», стало быть, от марта до сентября. . А на зиму мы
Домой спускались — я к своей избушке,
А ты к родному Лаия двору,
1140 Что ж скажешь? Правду я тебе напомнил?

Да. Только было это так давно!

Теперь припомни: не давал ли ты
Младенца мне в те дни на воспитанье?

К чему об этом спрашивать теперь?

А вот к чему: младенец этот — вот он!

Да будет проклят твой язык! Молчи!

Ты не брани его, старик! Внушенья
Не он достоин, а скорей ты сам!

В чем я виновен, государь любимый?

1150 Ты о младенце отвечать не хочешь!

И отвечать мне нечего: он лжет!

Не хочешь честью, так заставят силой. [54] …заставят силой. — Древние греки были убеждены, что добиться от раба правды можно только под пыткой (ср. 1154, 1158).

О государь, не мучь меня: я стар!

(телохранителям)

Скрутите руки за спиной ему!

Зачем, несчастный! Что ты хочешь знать?

Ты дал ему младенца, или нет?

Дал. Лучше б смерть я принял в ту годину!

Ее ты примешь, коль не скажешь правды!

А коль скажу — приму ее подавно.

1160 Ты вновь уверток ищешь, мнится мне?

Да нет; сказал ведь, что младенца дал.

А чей был он? Твой сын? Иль сын — другого?

Не мой, не мой; его — другой мне дал.

Кто он? Фиванец? Имя, род скажи!

О государь, молю тебя, довольно!

Погиб ты, если повторю вопрос!

Здесь, в этом доме жил его отец.

Кем был? Рабом? Иль …родственник царю?

Вот ужас, вот! и мне о нем сказать!

1170 А мне — услышать. Пусть же я услышу!

То был, как говорили, сын царя.
А прочее тебе жена доскажет.

Она тебе дала младенца?

Да!

И для чего дала?

На истребленье.

Свое дитя?

Из страха злых пророчеств!

Каких?

Чтоб он не стал отцеубийцей.

А ты зачем меня другому отдал?

Мне стало жаль тебя, и я подумал:
Пусть на чужбину отнесет! А он
На горе страшное тебя сберег…
1180 Да если ты — тот брошенный младенец,
То знай — себе на горе ты рожден!

Свершилось все, раскрылось до конца!
О свет! В последний раз тебя я вижу:
Нечестием мое рожденье было,
Нечестьем — подвиг и нечестьем — брак!

Горе, смертные роды, вам!
Сколь ничтожно в глазах моих
Вашей жизни величье!
Кто меж нас у владык судьбы
1190 Счастья большую долю взял,
Чем настолько, чтоб раз блеснуть
И, блеснувши, угаснуть?
Твой наукою жребий мне,
Твой, несчастный, Эдип, пример:
От блаженства грядущих дней
Уж не жду ничего я.

Ты уметил стрелою в цель,
Ты стяжал себе лучший дар,
Счастья дар без изъяна.
Ты — о Зевс! — сокрушил в те дни
Вещей девы жестокий пыл;
1200 Ты несчастной стране моей
Стал от смерти оплотом.
С той поры ты царем слывешь,
Ты венец у людей стяжал
Высшей чести — великих Фив
Многославный владыка!

А ныне кто злополучней меж людей?
Где больше мук? Резче смена жизни где?
Где горше помрачился ум?
О, царь, славный средь царей, Эдип!
Терем ждал тебя —
Терем страшных нег;
В нем отец и сын
1210 От одних пылали уст!
Боги! могла ли столько лет
Нива отца тебя терпеть —
Молча терпеть ужас несказанный!

Но Время все знало, и раскрыло все:
Предстал пред ним тот, кому и брак не в брак,
И кем рожден, от той родил:
То ты, Лаиев потомок, ты!
Лучше б, лучше б мне
Не видать тебя;
Погребальный стон
1220 С уст моих готов слететь.
Правду скажу я: ты мне дал
Дух утомленный перевесть,
И ты же вновь тьмой покрыл мне очи!

Земли фиванской славные вельможи,
О, сколько ужасов узнать, увидеть
Вам предстоит! Какое горе вам
Покроет душу, если дому Кадма
Наследственную верность вы храните!
О, если б Истр [55] Истр — Дунай (обычно его нижнее течение); Фасис — Рион. и Фасис, волны слив,
Струей могучей Фивы затопили —
Им все ж не смыть неслыханную скверну,
Что этот дом таит — еще таит,
Но вскоре обнаружит; скверну бедствий
1230 И вольных и невольных; но душе
Больнее добровольное страданье.

Скорбели мы о том, что знали раньше, —
Что нового прибавить можешь ты?

Быстрейшая для речи весть — погибла
Великая царица Иокаста!

Несчастная! Что ж в гроб ее свело?

Своя рука. Лишь тот, кто видел дело,
Его всю горечь в сердце испытал;
Но все ж, поскольку память мне подвластна,
1240 Страдалицы вам участь расскажу.
Вы помните, как в исступленье горя
Она умчалась. Из сеней она
В свой брачный терем бросилась, руками
Вцепившись в волосы свои. А там
Она, замкнувши двери, воззвала
Ко Лаию, погибшему давно,
Коря его: «Ты помнишь ли той ночи
Старинной тайну? В ней ты сам себе
Родил убийцу, а меня, супругу,
На службу мерзкого деторожденья
Своей же плоти горестной обрек!»
Она и одр свой проклинала: «Ты мне
1250 От мужа — мужа, и детей от сына
Родить судил!» И вслед за тем — конец.
Но как она покончила — не знаю.
Раздался крик — в чертог Эдип ворвался —
Не до нее тут было. Все за ним
Следили мы. Метался он повсюду.
«Меч! Дайте меч мне!» Так взывал он к нам.
То снова: «Где жена моя, скажите…
Нет! Не жена — перст нивы материнской,
Двойной посев принявшей — и меня,
И от меня детей моих зародыш!»
Тут, в исступления грозе, сам бог —
Не мы, конечно, — в терем оскверненный
Его направил. Страшно вскрикнул он
1260 И, точно силой неземной ведомый,
На дверь закрытую нагрянул, ось
Из гнезд глубоких вырвал — и вломился
Во внутрь покоя. Мы за ним. И вот
Мы видим — на крюке висит царица,
Еще качаясь в роковой петле.
Стоит он, смотрит — вдруг с рыданьем диким
Ее хватает и с петли висячей
Снимает бережно. Вот на земле
Лежит несчастная. Тогда — ах, нет!
Ужасное свершилося тогда!
Эдип срывает пряжку золотую,
Что на плече ей стягивала ризу,
И, вверх поднявши острую иглу,
1270 Ее в очей зеницы погружает. —
«Вот вам! Вот вам! Не видеть вам отныне
Тех ужасов, что вынес я, — и тех,
Что сам свершил. Отсель в кромешном мраке
Пусть видятся вам те, чей вид запретен,
А тех, кто вам нужны, — не узнавайте!»
С такими причитаньями не раз он,
А много раз, приподнимая вежды,
Колол глаза. Кровавые зрачки
Не редкой каплей темно-бурой влаги,
А черным градом истекая, лик
И бороду страдальца орошали.
1280 Так бедствие двойное прорвалось
В двойном деянии — жены и мужа.
То счастье древнее — ах, древле было
Оно по правде счастьем. А теперь
Царит в чертоге этом грех, стенанье,
Позор, погибель — все, чем только зло
Речь наша нарекла — все в нем найдешь.

Что ж ныне он? Слабеет натиск мук?

Он требует, чтоб двери мы открыли,
Чтоб показали Кадмову народу
Того, что пролил кровь отца, а мать
Свою — ужасных слов не повторить мне.
1290 Покинуть хочет он и дом и землю,
Проклятию послушный своему.
Все ж без опоры, без проводника
Не обойтись ему: невыносимы
Его терзанья. Сам ты убедишься.
Уже скрипят дверей дворцовых створы.
Ах, зрелище увидишь ты — такое,
Что жалость может и врагу внушить