Яков Княжнин - Вадим Новгородский

Не скрою ненависть мою цветами я.

Тобой лишаяся Рамиды, смертно стражду;

Я враг тебе, и кровь твою пролить я жажду;

Но нас отечество его спасти зовет —

И вот, Пренест, теперь единый мой предмет!

Один тиран мое отмщенье привлекает.

Мою напасть — напасть народа помрачает.

Но после, как здесь трон — свободы нашей страх—

Низвержен, сокрушен, преобратится в прах,

Когда отрадный луч вольности проглянет,

Тогда Вигор тебе твоим врагом предстанет

И жить кому из нас — оружие решит!

Пренест

(уходит)

Стремленье грозно толь меня не устрашит.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

ЯВЛЕНИЕ I

Рурик, Извед

Извед

Злодейски умыслы уж все теперь открыты,

И видны вкруг тебя все пропасти изрыты.

Хоть гордый сей Пренест из градских стен исчез

И таинство с собой злодействия унес,

Но мной уловлены здесь воины Вадима.

Толпа злодеев сих, под стражею хранима,

Призналася во всем, открыла лютый нож,

Который ненависть готовила вельмож

На грудь спасителя сего мятежна града.

Исполненных к тебе свирепейшего яда.

Я знаю имена…

Рурик

Я знать их не хощу.

Не зря изменников, измену отвращу.

Что нужды ведать мне, кто гнусен предо мною:

Которую их спас — спасусь я той рукою;

Как начал, шествуя всегда путем прямым,

Народу покажу — кто я и кто Вадим.

Знать всех предателей — то робости признаки.

Да скроют подлость их забвенья вечны мраки;

Презренны мной, во мгле преступка своего,

Не удостоенны и гнева моего,

Незримы в гордости, котору восприяли,

Да упадут во прах, отколь главу подъяли!

Коль боги поразят Вадима сей рукой,

Исчезнут все, сих стран смущающи покой!..

Поди и уготовь моих варягов к брани;

Пойдем, под сению богов бессмертной длани,

Не трон мой — истину святую защищать...

О вы, могущие всечасно проницать

Сквозь завесу притворств сердец в изгибы темны;

О вы, которыми и пропасти подземны

Толь ясно видимы, как светлы небеса;

На дух мой обратя вы ваши очеса,

Узрите, боги, как я сердце разрываю,

Что кровь граждан пролить по долгу приступаю.

(К Изведу.)

Свободу воинам Вадима возврати;

Моей щедротою за злобу заплати;

Чтобы, представ пред ним, явили то герою,

Что дружбы я его, не злости гнусной стою;

Но, не страшась его, стремлюся отразить

Удар, которым мне дерзает он грозить.

Извед

Щедрота ко врагам их гордость воздымает;

Великодушие нам бедственно бывает...

И стоит ли Вадим почтенья твоего?

Рурик

Когда не стоит он, достоин я того.

Новградцам, в гордости своей жестокосердым,

Сим вредной вольности защитникам толь твердым,

Могу я показать примером чувств моих,

Что добродетель есть стократ превыше их.

Поди и кротости моей исполни волю,

Я прав — и небесам мою вручаю долю!

ЯВЛЕНИЕ 2

Рурик

(один)

Над пропастями здесь мой трон постановлен;

За благости мои я злобой окружен,

И сердце горестью мое всечасно сжато.

Се участи владык, свой долг хранящих свято:

Всечасно мучася, отрады не видать.

Не стоят смертные, чтоб ими обладать;

Благотворителям содетели мученья—

Не стоят никогда они благотворенья!..

Стыдися мысли сей, возвышенный на трон!

Когда властители в сиянии корон

Величия богов подобие неложно,

Сравняться должно им и духом непреложно.

Хоть слабы смертные погружены в порок,

Хоть сами, тяготя в безумии свой рок,

Неблагодарностью гром неба привлекают,

Но боги солнечным лучем на них блистают;

В дарах природы всей вселенной ставя пир,

На злобу не смотря, лиют щедроты в мир.

ЯВЛЕНИЕ 3

Рурик, Рамида

Рамида

Встревожен город весь — я паче всех смущенна!

Хладеет кровь во мне, вся к сердцу обращенна.

Теснится грудь моя, и меркнет солнца свет.

Восставшу бурю зрю, пристанища мне нет...

Уж к сердцу твоему не смею обратиться;

Рамида бедная уж тем не может льститься;

Уже трепещуща пред взором я твоим,

Я как преступница пред судней моим...

Но боги зрят…

Рурик

Почто такое дерзновенье?

Страшись бессмертных звать на клятвопреступленье!

Или ты, искренность стремяся мне явить,

В прерванну сеть меня ты хочешь уловить?

Не мысли, чтобы я, подобно как и прежде,

Унижен, ослеплен, в постыдной мне надежде,

Притворства все твои во сердце воспримал,

Которыми твой дух так люто мной играл,

И, продолжая млеть пред взорами твоими,

Злодею моему был жертвован я ими.

Открылось все теперь, и те прошли часы,

В которые твои неверные красы

Плененный дух тобой всечасно наполняли

И мне в тебе одной все счастие являли.

Не льстися боле тем и в гордости твоей

Не ожидай, чтобы горчайших слез ручей

У ног твоих лия, страны сея властитель

Был милостей любви презреннейший проситель;

Или чтоб, ревностью я в ярость приведен,

То сердце б отнимал, которым я презрен.

Укоры, жалобы и нежны исступленья,

Восторги ревности, сердечны изъясненья,

Те стоны горести, порывы гнева те,

Которы лестны так надменной красоте,

Суть сердца моего чувствительного ниже.

Верь, что бы ни терпел, но я стократно ближе

Умреть, как слабостям моим свободу дать

Презревшую меня сим средством привлекать.

Чего б ни стоило, но сердце уж решилось

Неверную забыть — и все теперь свершилось;

Свершилось все; уже твоей избавлен лести,

Превыше мук любви, превыше низкой мести,

Себя умею я толико почитать,

Чтоб, сердце одолев, его иной отдать.

Иная моея любви познает цену;

Иная за твою заплатит мне измену;

Иные прелести твои красы затмят

И тщетный жар к тебе из сердца истребят.

Будь счастлива ты тем, кем пламенно пылаешь,

Иною счастлив я... Ты слезы проливаешь,

Рамида!

Рамида

Ты, судьба, лишив меня всего,

К усугублению свирепства твоего

Мою невинность тьмой порока помрачила

И утешения последнего лишила:

Когда для Рурика воспрещено мне жить,

Во гробе Руриком оплаканною быть!

Рурик

Ты плачешь и умреть, Рамида, ты желаешь;

А сердце ты твое так люто отторгаешь

От сердца моего, живущего тобой.

Коль слезы искренность лиет передо мной —

Оставь, Рамида, я не должен сомневаться,

Не можешь лестию ты гнусной унижаться,—

Оставь мне, если тем тебя я оскорблял,

Что хладность горькую мой дух тебе являл.

Оставь! я, сам себя в досаде ослепляя,

Быть чаял исцелен, смерть в сердце заключая.

Не верь, не верь словам отчаянной любви

И токи, из очей лиющися, прерви.

Кто? я? чтоб я престал тебя любить, Рамида!

Лишиться твоего возлюбленного вида

Иль света солнечна не зреть мне—то равно;