Лев Синельников - Сильнее смерти

Н и н а. Но как я узнаю?

Т у р б и н. Я вернусь. (Уходит.)

Н и н а (сбросила пальто, мечется по комнате) . Этого еще не хватало!

Входит Л а в р о в а. На ней потертая меховая шубка.

Л а в р о в а. Здравствуйте, Ниночка.

Нина кивнула.

Не встретила тебя. Извини. Так уж получилось. Куда это Кирилл Степанович побежал? Не остановился даже. Обычно всегда шутит. А тут — кивнул только… А как меня слушали! Я им спела почти весь свой репертуар. Ехали сюда на санях. По краю озера. Луна полная. Так красиво. (Вдруг горько заплакала. Опустилась на стул.)

Н и н а. Перестаньте… Перестаньте!

Л а в р о в а (вытирает глаза) . Не сердись, пожалуйста. Со мной бывает… без всякого повода… Однажды на концерте конферансье объявил: «Вера Лаврова. «Песня Земфиры». И вдруг мне показалось: голос пропал. Заплакала. Выпустили братьев Левченко — чечетка. Пришла в себя. И во втором отделении спела. Дважды вызывали на «бис». (После паузы.) Хотя повод есть. Я потеряла хлебную карточку. (Не подымая головы.) Хлебную карточку потеряла, слышишь?

Н и н а. Слышу.

Л а в р о в а. Сегодня тринадцатое?

Н и н а. Да.

Л а в р о в а. Значит, до конца месяца восемнадцать дней. По четыреста граммов. Сколько это будет? Я всегда была слаба в арифметике.

Нина молчит.

Восемнадцать дней по четыреста граммов.

Нина молчит.

Вероятно, четыре буханки. (Сжала голову руками.) Горе какое!

Н и н а. Вы называете это горем?!

Л а в р о в а. Конечно. Что может быть хуже…

Нина, не выдержав, достает из кармана два листка, бросает ей. Один листок падает Лавровой на колени. Второй — на пол.

(Берет листок. Читает. Улыбается сквозь слезы.) Какая же я глупая! Такое письмо дороже всех хлебов. «Прошли маршем по Красной площади». Ну поголодаю две недели. В конце концов, даже полезно избавиться от лишнего веса. (Читает.) «Москву ни за что не отдадим». Я уже похудела. Недавно слышу: «Девушка, не вы ли уронили перчатку?» И старик обращался ко мне: «Барышня»… Он привез меня на санях. Ехали по краю озера…

Н и н а. Вы уже говорили об этом.

Л а в р о в а. Нет-нет, ты послушай! Я представила себе озеро летом. А в ушах звучит мелодия. Лебединое озеро! Да-да, это лебединое озеро. Петр Ильич был впечатлительным ребенком. А детские впечатления остаются в памяти на всю жизнь. Возможно, он видел это озеро. (После паузы.) Не сердись, Ниночка. В тягость тебе не буду. А это что за письмо? (Наклоняется за вторым листком.)

Н и н а (быстро подняла листок). Мне.

Л а в р о в а. От кого?

Н и н а. От тетки. Из Самарканда.

Л а в р о в а. Что она пишет?

Н и н а. Все хорошо.

Л а в р о в а. Тепло там?

Н и н а. Да.

Л а в р о в а. И дыни… Сушеные… Прелесть!.. Однажды была там на гастролях… В тот год я себе новое концертное платье сшила. Потом много лет пела в нем. Распускала по фигуре… Оставила у соседки. Думала, скоро вернемся в Киев. Все так думали… Я хоть шубку захватила, другие вообще приехали без зимнего. Единственный раз в жизни оказалась благоразумной.

Вбегает Л е с я. Она закутана так, что видны только нос и глаза. С трудом поднимает озябшие руки, обнимает Нину.

Л е с я (хрипло) . Привет, старшая! Бегу, волнуюсь. Вдруг не застану! Вдруг уже уехала! Ты с Аленкой?

Н и н а. Я же написала: еду одна.

Л е с я. А вдруг передумала? Как поживает моя племянничка?

Н и н а. Хорошо.

Л е с я. Соскучилась по ней — кошмар! (Лавровой.) Здравствуйте, Вера Львовна.

Л а в р о в а. Здравствуй, Лесенька. (Уходит в свою комнату.)

Л е с я (прижалась к печке, блаженно) . Все косточки промерзли. Раздень меня. Руки не могу согнуть.

Нина снимает с Леси ватную телогрейку, мужскую куртку и две кофты.

Напялила все, что было дома. Все равно от ветра нет спасения.

Н и н а. Где ты была?

Л е с я. На работе.

Н и н а. На какой работе?

Л е с я (снова прижалась к печке) . На платформах. От завода до станции. Потом до железнодорожного узла. И обратно.

Н и н а. На платформах?.. Тебя что, с завода уволили?

Л е с я. Нет.

Н и н а. Разве у тебя была плохая работа?

Л е с я. Куда лучше! Сидишь у теплой батареи и проверяешь втулки. Проходной калибр идет, непроходной не идет — годная. Проходной не идет — брак. Не работа — удовольствие.

Н и н а. Зачем же ты? Карточка другая?

Л е с я. Карточка та же.

Н и н а. Что ты делаешь да платформах?

Л е с я. Крашу пушки.

Н и н а. Не понимаю…

Л е с я. Ну представь себе. Военпред принял пушки. Их выкатывают во двор. Отстреливают прямо у цеха. Потом грузят на платформы. Подают паровоз. И мы на ходу красим. Пока доедем до железнодорожного узла — готовы наши красавицы.

Н и н а. Зачем такая спешка?

Л е с я. Под Москву идут наши «аннушки». Значит, каждый час дорог. В комитете комсомола на эту работу отбирали лучших.

Н и н а. Проверять детали не менее ответственно.

Л е с я. Не говори! Детали мертвые. Пушка живая. Крашу и разговариваю с ней. Поверишь, не замечаем холода! Обратно хуже. Сбиваемся в кучу, танцуем… Ох, косточки отходят! Еще бы кипяточку.

Н и н а. Сейчас согрею.

Л е с я. Ты привезла картошку?

Н и н а. И капусту.

Л е с я. Роскошно! У меня тоже для вас подарочек! (Берет ватник, достает из кармана банку.) Тушенка. Свиная! С жиром! Солдаты подарили. Увидели наши платформы, выскочили из теплушек. Очень им понравились «аннушки». На радостях стали нас качать. Хотели покормить, а тут кричат: «По вагонам!» Дали консервов. Да еще буханку хлеба на всех. Хлеб мы сразу слопали, а тушенку — домой. Мировые ребята! Уральцы. Все один к одному. Как наш Кирилл Степанович. Ну, думаю, берегитесь, фашисты! Такие парни дух из вас вышибут… Тронулся эшелон. Вначале теплушки. Потом смотрим: наши платформы. Успели подцепить.

Н и н а выходит.

(Идет к выключателю. Гасит свет.) Говорят, лунный свет холодный… Неправда! Так стало тепло. (Кружится по комнате, напевая.)

Вошла Н и н а. Наблюдает за Лесей. Включила свет.

(Остановилась.) Думаешь, я сошла с ума? Может быть. Луна виновата. Я все же молодая. Хотя не очень. Ведь правда, старшая, не очень?

Н и н а. Очень.

Л е с я. Восемнадцать? Да. Но прибавь еще полгода войны. Значит, не меньше двадцати. Ты, между прочим, в двадцать уже вышла замуж. А Боре сколько было? Двадцать пять. Пять лет разница — нормально? Нормально, Нина?

Н и н а. Да.

Л е с я. А десять?

Н и н а. Не знаю.

Л е с я. Между прочим, Отелло был по меньшей мере вдвое старше Дездемоны. И если бы не Яго, конечно, они были бы счастливы. Мне бы ее красоту! Ты, старшая, удалась по всем статьям. Не зря папа Боря называл тебя лютиком. А во мне изюминки нет.

Н и н а. Когда ты видела Сергея?

Л е с я. Только что. Мы с ним вместе прикатили к заводу на пустых платформах.