Георгий Трифонов - Первая красавица

В а л е р и й (многозначительно подтолкнув Кирилла). А мы гордимся.

К а п а. Ну при коммунизме-то таких не будет.

К и р и л л. Красивых девушек не будет, что ли? Во дает Капля! Книжки умные почитывать надо.

А н т о н Р о м а н о в и ч (разводя руками). Видали, что делается?

К и р и л л. Там все красивыми будут.

В а л е р и й. Все не могут быть, не родятся. И еще, между прочим, любовь неразделенная останется.

К а п а. Какая любовь?

В а л е р и й. Неразделенная. Так Карл Маркс считал.

К и р и л л (Капе). Поняла? Вот ты, к примеру, Валеру подзавлечь хочешь, а он не поддается.

К а п а. Придумали глупости. Это вы с Валерой Ингу поделить не можете. Вот она неразделенная-то где.

А н т о н Р о м а н о в и ч. Что им тут делить. Не на маленькую сообразили. А у Инги, между прочим, своя голова есть, и неглупая. Она знает, кому что сказать.

В а л е р и й. Так вот она всем одинаково говорит. Поэтому обидно и получается.

К а п а. Что ж, если ей на заводе никто не нравится.

И н г а. А ты откуда знаешь?

В а л е р и й. Тогда почему никто из ребят не заслужил твоего внимания? Почему ты так себя ведешь?

И н г а. На это есть особые причины.

К и р и л л. Какие же это причины? Ты уж давай скажи.

А н т о н Р о м а н о в и ч. Ну что привязались? Не понимаете, что у человека могут быть личные соображения.

В а л е р и й. Да мы все понимаем. Но хоть что-то иногда надо объяснить.

И н г а. Хотите знать?

К и р и л л. Конечно, хотим.

И н г а. Хорошо. (Встает.) Соображения у меня были. Только не личные, Антон Романович, а ваши. Вы мне сказали, когда я пришла на завод, чтобы я ни с кем из ребят не встречалась. У вас, мол, особая молодежная бригада, лучшая, показательная. Вы несете ответственность за моральную чистоту, за кодекс и за все на свете. Перед поездкой еще напутствовали. Ну вот, я по-вашему и поступила. (Садится.)

Пауза.

В а л е р и й (Кириллу). Ты понял, надеюсь, кому мы так премного обязаны.

К и р и л л. Да, лучше некуда.

В а л е р и й (встает). А теперь, я считаю, мы имеем право сказать свое слово. Мы имеем право от имени всей бригады объявить выговор мастеру Антону Романовичу за неразумное вмешательство в личную жизнь членов бригады. Голосую. Кто за?

Молодежь единодушно поднимает руки.

А н т о н Р о м а н о в и ч (растерян). Ребята! Да как же это так? Я же о вас заботился.

К и р и л л (с улыбкой). И себя не забывали.

А н т о н Р о м а н о в и ч. Ну, знаете.

К и р и л л. А что? Сами тут проговорились. Человек вы еще нестарый. Инга у нас такая девушка, кому хочешь приглянется.

В а л е р и й. В общем, не та забота.

К а п а. Верно. Ведь если б она с кем-то одним дружила, ничего бы и не было.

А н т о н Р о м а н о в и ч. Нечего сказать, отблагодарили вы меня. Но теперь все. Раз вы и меня заподозрили, пусть Инга выберет себе, кого она хочет, и, если кроме него кто-то еще к ней подойдет, я этому донжуану такого покажу!..

В а л е р и й. Смотря какой парень будет.

К и р и л л. Если стоящий, так он сам за себя постоит, а если так, одно название, чего с ним считаться. Мы его и спрашивать не станем.

А н т о н Р о м а н о в и ч (всплеснув руками). Да вы что же хотите, чтобы все опять по-старому пошло?

В а л е р и й. А вы что же хотите,, все под букву закона подвести, чтобы мы по вашим указаниям любили друг друга?

А н т о н Р о м а н о в и ч. Да ну вас к лешему. Делайте, что хотите. Ничего вам больше говорить не буду. Я лучше на конвейер пойду. Десять новых схем мне легче внедрить. (Направляется к двери.)

Пауза. И вдруг все как по команде бросаются к мастеру.

В с е:

— Антон Романович!

— Мы не хотели вас обидеть.

— Мы сами виноваты.

— Не сердитесь на нас.

— Нам очень хорошо с вами работать.

К и р и л л. Мы все понимаем.

В а л е р и й. Больше этого не повторится. Мы обещаем.

А н т о н Р о м а н о в и ч (скептически). Думаете не повторится? Ну что ж, поживем — увидим. (Повернулся, посмотрел на Ингу.) Ох, Инга, Инга! И зачем ты у нас такая красивая?

З а н а в е с

М а ш а.

И г о р ь.

О л е г.

Ю л я.

И р и н а.

М у м а.

И я.

А ф а н а с и й П е т р о в и ч.

К а п и т о н М и х а й л о в и ч.

Действие происходит в наши дни в общежитии студентов сельскохозяйственного института.

На просцениуме летящий вдаль студенческий эшелон. Все изображено здесь задорно, лихо, как и подобает рисовать молодежи. Это — улыбающийся, подмигивающий зрителям глазастый паровоз, за ним изгибается длинная змея вагонов. Последний вагон выглядит уже достаточно большим, почти настоящим. На нем — объявления: «Хвосты за прошлую сессию в багаж не принимаются», «Забыл харчи — молчи», «Здесь слезам не верят» и т. п. После музыкального вступления за сценой раздается похожее на гудок паровоза: «А-а-у-а-а-а!», Ю л я, О л е г, И я появляются в окнах вагона и поют.

Пение неожиданно обрывается, исполнители переглядываются. Входит М а ш а, стоит в стороне. Олег делает знак Юле и Ие. Все вместе они скрываются за декорацией и, поочередно появляясь в окнах вагона, повторяют куплет.

Снова замешательство. На авансцену, в роли режиссера, выбегает И г о р ь.

И г о р ь. Стоп! Стоп! Что это за «воз»? Какой воз?! Что вы поете?

Ю л я (жалобно). Тяжелый воз. Я не знаю, что дальше.

И я. Я тоже.

И г о р ь. Безобразие. Так не начинают пьесу.

О л е г. Положим, не пьесу, а обозрение.

И г о р ь. Все равно. Где ваш текст? Почему не выучили?

Олег выходит из-за декорации. Маша незаметно исчезает. Создастся впечатление, что спектакль остановился.

О л е г (закладывая руки в карманы). Нет у нас текста. Понятно?

И г о р ь. То есть как это нет?

О л е г. Нет и все. Думали — может, экспромтом получится.

И г о р ь. Позор. Как маленькие дети. Ничего им нельзя поручить. (Спохватился.) Ну что, вы теперь так и будете стоять?

Ю л я (обиженно). «Стоять». Я после экзамена летела сюда со всех ног.

И я. Поспать не дали.

И г о р ь (зло). Я вижу. (Хочет уйти, но натыкается на изображение поезда.) Да уберите же наконец эту декорацию! Занавес, дайте занавес!