Ханс Янн - Томас Чаттертон

Томас.Полли! Что за нелепая мысль!

Мария.Она не лишена основания.

Томас.Абсолютна лишена. И совершенно бессмысленна.

Мария.Не так давно — в последний день мая, если не ошибаюсь — Томас Чаттертон, сидя в «Кофейне Тома», написал своей сестре пространное письмо, где был такой постскриптум: «В эту минуту мое сердце пронзили черные глаза некоей молодой дамы, проезжающей в наемном экипаже мимо меня. Если Любимая соизволит остановиться, ты узнаешь об этом из следующего письма».

Томас.Так значит, именно ревность была причиной твоего приезда сюда — или, по крайней мере, его ускорила?

Мария.Может быть. Я хотела посмотреть, как ты живешь. Я правильно запомнила содержание письма?

Томас.Правильно, но не полностью. Отсутствует продолжение. Которого не было, разве что такое: наемный экипаж проехал мимо, и эту даму я больше не видел.

Мария.Если, конечно, ты меня не обманываешь…

Томас.Я влюблен, в самом деле влюблен. Но пусть дьявол меня заберет, если я признаюсь, в кого.

Мария (сухо). Мне ты обязан сказать.

Томас.В мисс Марию Рамси — в тебя, Полли!

Мария.Томас… Ты сбиваешь меня с толку зигзагами своей речи. Я, в конце концов, знаю, что ты относишься к девушкам не так уж серьезно. Мисс Тэтчер вскоре выйдет замуж за мистера Льюиса, и обитатели Рэдклифф-стрит полагают, что виновник такой спешки — Томас Чаттертон. Твои чувства к мисс Уэбб тоже наверняка еще не остыли, хоть между вами и произошла ссора. А какие связи ты завязал в Лондоне, вообще никому не известно.

Томас.Полли, я многоречив, когда дело касается грубых ощущений; но любовь для меня есть нечто одиночное.

Мария.Со словами ты обращаться умеешь. Что ж, поверю тебе на слово. Но при всей своей доверчивости я остаюсь человеком разумным. Моя увлеченность тобою — подлинная. Находиться в тени твоих серых глаз: это и заманчиво, и не лишено жути. Но я бы не пустилась на авантюру с тобой, если бы меня не любил Фаулер. Потому что ты ненадежен. Твоя репутация в Бристоле немногим лучше, чем наихудшая.

Томас.Значит, можно считать раз и навсегда доказанным, что я числюсь врагом этого почтенного торгового города — человеком пропащим, отверженным. Влиятельные владельцы банков и кораблей, которые шесть дней в неделю торгуют рабами, перцем, чаем, пенькой, кожами и пивом, чтобы на седьмой день поехать в экипаже в церковь — потому что Бог, по их мнению, обидится, ежели они отправятся туда пешком, — эти господа презирают искусства, ненавидят их и борются с ними, ополчаясь прежде всего против свободы духа. Поэзия, музыка, живопись — для них все это чепуха, так же как и мертвые негры: сотни тысяч жертв охоты за человеческим товаром. Все, что отмечено бедностью, для них — грязь под ногами. Поднимая глаза к небу, они забывают о вони своих бухгалтерских книг.

Мария.Успокойся, прошу. Мы говорим не о бедных и богатых, а о людях, которые тебе преданы — или были преданы — и к которым ты испытывал… или испытываешь по сей день… такие же чувства.

Томас.В Колстонской школе и позже, когда стал учеником писца, я имел хороших друзей: мальчиков постарше, но более ребячливых, которые защищали меня от внутреннего одиночества — тем, что всегда признавали своим и любили. Потом пришло взросление: тот перелом, который навязывает нам Природа. Я, чтобы спасти свою гордость, начал подчинять себе девушек. Уильям Смит так и не сумел этого понять; его брат легче покорился Природе. Ты тоже не хочешь простить мне попытку раскрыть свои лепестки?

Мария.Оставим этот разговор. Уильям Смит уехал из Бристоля.

Томас.Завербовался на корабль?

Мария.Такого мы не слышали. Один вопрос: ты всегда живешь среди бумажного мусора?

Томас.Тебе не нравится, что мы находимся у меня в мастерской?

Мария.Неужели здесь нет никого, кто мог бы подмести пол?

Томас.А как же… Мне даже пришлось попросить хозяйку, чтобы она убирала пореже. Совсем недавно я отослал мадам Уолмсли, домовладелицу, потому что она мешала мне работать. Она скоро заглянет еще раз и наведет здесь уют.

Мария.Ты много работаешь?

Томас.До изнеможения, Полли. Журналы опустошают мой ум. Я уже плохо соображаю, что пишу. Переделываю каждую статью по два, по три раза, потому что формулировки мне больше не удаются. Образы, которые крутятся в голове, — заурядные. Я повторяюсь. Мыслю по-прежнему ясно, но нужные слова не находятся. Мое нынешнее состояние приводит меня в отчаянье.

Мария.А в письмах ты хвастаешься шикарной жизнью, которую будто бы здесь ведешь…

Томас.Могу ли я писать домой по-другому? Не исключено, что я вообще оцениваю ситуацию неправильно. Может, я стою на пороге славы… или на краю гибели.

Мария.Но хоть доходы у тебя приличные? Одет ты, во всяком случае, как джентльмен, да и родным — на Редклифф-стрит — прислал дорогие подарки.

Томас.Гордость не позволяет мне мелочиться. Кроме того: я должен их успокоить, ведь в мой талант они не верят. А я, между прочим, недавно продал авторские права здешнему оперному театру. Мистер Люффман Аттербери заплатил мне 5 гиней и 5 шиллингов наличными. Арией «Спешите на волю, в лесистый край…», которую спел — еще до премьеры — мальчик Чени, восхищается весь Лондон… Это успех, Полли! Но были и разочарования. Все журналы выходят в конце месяца, их владельцы не спешат расплатиться с авторами. Многое остается неоплаченным. Кто пишет против правительства, не может рассчитывать на регулярные заработки.

Мария.Так значит, и Лондон для тебя неблагоприятен?

Томас.Не здешние люди и не здешние улицы заставляют меня чувствовать себя побежденным. Когда какая-нибудь девушка или молодой человек насвистывает мою песню, я готов заплакать. Но на мне тяжкими оковами висит бедность. Я выходец из низов. Зарабатываю на пропитание, и мне не хватает времени для стихов. Я сплю здесь меньше, чем когда-либо прежде. Мужское естество тоже требует своего…

Мария.А в Бристоль ты вернуться не хочешь? Думаю, здесь ты окружен опасностями.

Томас.Путь оттуда сюда имеет — для меня — лишь одно направление.

Мария.Я-то буду жить в Бристоле, не в Лондоне.

Томас.Если я загублю свой талант… если принадлежу к числу званных, но не избранных… если однажды мне придется бороться за элементарное выживание… и все грезы будут у меня отняты: тогда я попытаюсь найти себе место судового врача. Я попытаюсь использовать знакомство с сэром Джорджем Колбруксом, директором Ост-Индской компании. Я уже написал Барретту и настоятельно попросил, чтобы он достал мне патент врача хотя бы низшей категории: ему ведь известно, что в анатомии я разбираюсь. Сам он начинал медицинскую карьеру как зубодер и ученик аптекаря… Но я не пущусь в странствия по морям, если будет хоть какая-то возможность остаться на суше.