Эдвард Радзинский - Дочь Ленина. Взгляд на историю…

Трибунал.

САНСОН. Вчера Фукье-Тенвиль передавал мне очередной приговор с двадцатью семью именами, когда в Трибунале появился Дантон… Впервые за последний месяц! Они заговорили, не стесняясь моего присутствия.

ФУКЬЕ-ТЕНВИЛЬ. Мне кажется, вам обоим следует покаяться. Уверен, Неподкупный простит.

ДАНТОН. Покаяться – в чем? В том, что мы не хотим больше крови?

ФУКЬЕ-ТЕНВИЛЬ. Но иначе…

ДАНТОН. Я знаю, что будет иначе… Однако в последнее время мне больше нравится быть гильотинированным, чем гильотинировать других…

ФУКЬЕ-ТЕНВИЛЬ. Всего лишь фраза. Ибо ты не веришь, что это может осуществиться. Но, поверь, – может… Тебе и Камилю лучше сейчас бежать.

ДАНТОН. Нельзя унести родину на подошвах башмаков…

ФУКЬЕ-ТЕНВИЛЬ. И это тоже – фраза.

ДАНТОН. Передай её своему хозяину, который послал тебя с этим предложением. Ему придется прекратить казни или… Или сделать то, чего он больше всего боится, – арестовать нас. Это будет последний вздох убитой им Революции.

САНСОН. «Убитой всеми вами Революции», – так я поправил его, конечно же, мысленно… Бедный Дантон! Он смешно уверен, что его не посмеют тронуть! Не понял, что они сами приучили улицу к падению кумиров… Улица сделала кровавого Марата святым после смерти, а Робеспьер стал для черни святым при жизни. Возлюбленная Жако, одна из наших фурий, повесила портрет Неподкупного вместо иконы – в изголовье постели. И бедный Жако после утех любви видит его сверлящие глаза… Уверен: Робеспьер посмеет…

Конвент.

САНСОН. Началось!.. Я пришел в Конвент в разгар его речи…

РОБЕСПЬЕР. Нам предложили решить дилемму: одержат ли несколько человек верх над нацией? Несколько человек, возомнивших себя непогрешимыми, кумирами, смеющими диктовать Революции! Сегодня мы увидим, сможет ли Конвент разбить этого сгнившего кумира, или сгнивший кумир, падая, раздавит Конвент и Революцию…

САНСОН. Далее я не дослушал. Все было ясно… Я пошел готовить телеги… Мне передали, что они встретились ночью перед арестом. Робеспьер пришел к Дантону…

РОБЕСПЬЕР. «Бешеные» хотели превратить свободу в вакханку, ты – в проститутку… Все отлично понимают, как ты смог так разбогатеть при нашем жалком депутатском жаловании. Откуда у великого трибуна жилище, похожее на дворец? Я снимаю крохотную комнатушку… и это все, что мне принадлежит.

ДАНТОН. Тебе принадлежит комнатушка… и вся Франция. Да, я люблю жизнь… страстно! Люблю женщин… страстно! Но что ты в этом понимаешь, убогий карлик?!

РОБЕСПЬЕР. А я люблю революцию, которую вы оба убиваете: один – наглой корыстью, другой – мягкосердечием, которое для нее страшнее любой корысти. Ибо дыханье революции – это кровь врагов… Великая Революция – великая кровь! И те, кто не может служить революции жизнью, должны послужить ей смертью. Прощайте, друзья, и пусть ваши головы поцелуются в корзине палача.

ДАНТОН. Самое глупое: история поставит нас троих в обнимку… Прощай, Робеспьер. (Они долго смотрят друг на друга… и вдруг обнимаются.)

САНСОН. Брали их сегодняшней ночью. Я присутствовал при аресте. Дантон сдался жандармам без сопротивления. Но Демулен…

Квартира Камиля Демулена.

ДЕМУЛЕН (кричит в окно). Мой народ, на помощь! Они схватили великого Дантона! Хотят обезглавить Революцию! К оружию, граждане! К тебе, народ, обращаюсь я – Демулен – первый проповедник Свободы! Перед моим голосом пала Бастилия! Ко мне, мой народ!

ЖАНДАРМ. Закончил петь романсы? Давай, собирайся, морда!

САНСОН. Как я и думал, никто не пришел на помощь. Люди привыкли проклинать сегодня тех, кого славили вчера. Ведь за это время все вчерашние кумиры Республики: Бриссо, Мирабо, Лафайет, Верньо, Кондорсе… – список бесконечен – объявлены предателями. Впрочем, как и те, кто изобличил их в предательстве, – Шометт, Эбер и прочие. Народ привык к тому, что предают все! Так что теперь остался он один – Робеспьер. Один из всей троицы, которую я привык видеть у окна на улице Сент-Оноре.

Революционный Трибунал.

ФУКЬЕ-ТЕНВИЛЬ (заканчивая читать, монотонно)… По обвинению в заговоре против Республики Революционный Трибунал…

ДАНТОН (прерывает его). Я основал этот Революционный Трибунал и прошу за это прощения у Бога и людей!

ФУКЬЕ-ТЕНВИЛЬ (заканчивает бесстрастно)… Приговорил к смерти Жоржа Жака Дантона, Камиля Демулена…

ДАНТОН (хохочет, затем Сансону). Ну что, палач, ты тоже здесь? Сегодня у тебя будет самая крупная пожива – ты отрубишь голову Революции.

САНСОН. «Как будто раньше не рубил», – так я мог ему ответить, но… (Махнул рукой.)

Тюрьма Консьержери. Демулен пишет письмо.

ДЕМУЛЕН. «Если бы так жестоко поступали со мной враги… но мои товарищи… но Робеспьер… и, наконец, сама Республика! И это после всего, что я для нее сделал!.. Вот почему я ослаб и залился слезами. Но и в бесконечной скорби руки мои обнимают тебя, и голова моя, отделенная от туловища, покоится на твоей груди… я умираю. И люблю…» Бедная… Бедное наше дитя… (Плачет.)

ГОЛОС РЕЖИССЕРА М. Точно так плакал Бухарин. У него тоже остались и красавица жена, и крошечная дочь!

Тюрьма Консьержери. Комната смертников. Дантон и Демулен. Входят Сансон с ножницами в руках и жандармы.

САНСОН. Гражданин Демулен, пожалуйте первым. (Поднимает ножницы.)

ДЕМУЛЕН. Нет! Тысячу раз – нет! Республиканец Демулен не умрет на революционной гильотине. (Вырывает ножницы у Сансона. Жандармы бросаются на Демулена.)

ДАНТОН (повелительно). Оставь их, Камиль. Это всего лишь слуги, исполняющие свой долг. Исполни свой долг и ты… (Демулен останавливается и молча дает Сансону срезать свои длинные волосы.) Мы хорошо потрудились для Революции, Камиль. Так что можем спокойно идти спать. (Равнодушно.) Делай свое дело, палач! (Садится на стул.)

САНСОН (стрижет Дантона). Никогда не стриг такие волосы. Очень жесткие и очень курчавые.

ДАНТОН. Как щетина диковинного зверя. (Смеется.)

Телега едет по Парижу. В телеге – Сансон, Демулен и Дантон.

ДАНТОН (Демулену). Это дурачье сейчас будет кричать: «Да здравствует Республика!» А сегодня у этой Республики не станет головы!

ТОЛПА (орет). Да здравствует Республика! Смерть изменникам!

ДЕМУЛЕН (перекрикивая толпу). Народ, разве ты не узнаешь меня?! Это зовет тебя, Демулен! Ко мне, патриоты!

ТОЛПА. Ишь, как разоряется… Видать, не нравится гильотина?! (Хохот.)

ДЕМУЛЕН (кричит). Мой народ! Допустишь ли ты, чтоб умертвили твоих защитников! Чтобы погиб отец Республики, великий Дантон! Глядите – он здесь!

ТОЛПА. Как не увидеть – вон какую морду жирную наел!..

ДАНТОН. Замолчи, Камиль! Неужели ты надеешься разбудить эту покорную сволочь?!

ТОЛПА. Все важничали! Наконец-то, галльский петух клюнул тебя, Дантон, в жирную задницу!