Эдвард Радзинский - Дочь Ленина. Взгляд на историю…

Свет. На полу лежат Пьеро и Коломбина. Выходит Человек в парике.

На этот раз он – Моцарт.

МОЦАРТ (к лежащим).

(Поднимает Пьеро, усаживает обоих в кресла.)

(Садится за клавесин и играет «Реквием».)

Наставление Режиссера М. (необязательное).

Пьеса поставлена мною накануне ареста. Все действие происходило в моей квартире. Все главные женские роли, как и прежде в моем театре, сыграла одна актриса – моя жена Зинаида Р. «Рев толпы» в пьесе – это всего два вечных тысячелетних народных крика: «Распни!» и «Да здравствует!» «Распни» – в Революцию стало веселой песенкой «Са ира – это пойдет! Аристократов на фонарь». В моем спектакле их выкрикивал человек из народа – Маляр, он же помощник палача весельчак Жако.

Я, Режиссер М., сыграл революционного палача Сансона. Но порой мне приходилось становиться Режиссером М., руководившим очень трудным зрелищем. Ибо всю вторую часть пьесы – Революцию – следовало играть в бешеном темпе. Чтобы все казни слились в одно бесконечное, монотонное революционное убийство – под яростные речи, вопли ораторов.

И еще. Никогда не забывайте: воображение реальнее реальности. «Милый друг, иль ты не видишь, что все видимое нами – только отблеск, только тени от незримого очами? [3] »

АВТОР. Они прячутся в кривых московских переулках. И там, величественные и жалкие, греют на солнце свои колонны – облупившиеся колонны московских дворцов восемнадцатого века. В дни молодости моей довелось мне жить в таком доме. И в зимние вечера, когда так чудно падает снег, я любил сидеть у себя… Осторожно ставил я на стол тот шандал – бронзовый шандал со свечой, загороженный маленьким белым экраном. Зажигал свечу, и проступало изображение на экране – у камина сидела она … В эту женщину были влюблены самые блестящие люди века. И, читая полуистлевшие письма истлевших ее любовников, я шептал их безумные слова: «Ваши глаза – центр мироздания…», «Ваши губы – моя религия…». И московский домик пропадал, тонул в снежной метели. И, как мираж, сон наяву вплывал в убогую мою комнату великолепный мраморный дворец в далекой Италии. Дворец Чесменского героя графа Алексея Орлова, где все случилось.

ГОЛОС АЛЕКСЕЯ ОРЛОВА. Рибаса и Христенека! Немедля!

АВТОР. Парочка, бегущая сейчас в кабинет графа, – его доверенные адъютанты, серб Христенек и испанец Рибас. Оба взяты Орловым на русскую службу. «Продувные бестии» – так нежно называет эту сладкую парочку граф.

ХРИСТЕНЕК. Стряслось что-нибудь?

РИБАС. Его сиятельство получили письмо от неизвестной дамы.

ХРИСТЕНЕК. Неужто есть красавица в Италии, которую граф не…

РИБАС (перебивает.) Письмо написано по-французски. Этого языка Его сиятельство знать не изволит. Версальский двор – главный враг России, а граф – большой патриот.

ХРИСТЕНЕК. Как же тогда он в Петербурге разговаривает? Я слышал, в приличном русском обществе по-русски не говорят, все больше по-французски.

РИБАС. По-китайски будет разговаривать, и то поймут. В России начальство на любом языке понимают.

Орлов нетерпеливо меряет шагами комнату, когда влетает наша парочка. Он показывает на бумаги на столе.

АЛЕКСЕЙ ОРЛОВ (Христенеку). Переводи!

ХРИСТЕНЕК. Но это… (Потрясен.) Завещание покойной императрицы Елизаветы!

АЛЕКСЕЙ ОРЛОВ. Завещание потом. Переводи письмо!

Рибас молча забирает письмо у Христенека.

РИБАС. «Милостивый государь граф Алексей Григорьевич! Принцесса Елизавета Вторая Всероссийская, законная дочь блаженной памяти императрицы Елизаветы Петровны, желает знать, чью сторону примете вы при нынешних обстоятельствах. Духовное завещание матери нашей, составленное в нашу пользу, находится нынче в наших руках»… (Останавливается и смотрит на графа.) Далее текст завещания Императрицы Елизаветы, Ваше Сиятельство.

АЛЕКСЕЙ ОРЛОВ (нетерпеливо). Пропусти! Читай дальше!

РИБАС. «Я не могла прежде обнародовать свои права, потому что находилась в Сибири, где была отравлена ядом по приказу той, которая смеет ныне именовать себя русской императрицей. Но теперь, когда весь русский народ готов поддержать мои права законной наследницы престола, долг, честь и ваша слава обязывают вас стать в ряды наших приверженцев». Подписано: «Елизавета Вторая Всероссийская».

Орлов ходит по залу.

АЛЕКСЕЙ ОРЛОВ. О воровском послании никому ни слова! Сначала все узнаем про злодейку. Впрочем… (Останавливается, пораженный внезапной мыслью.) А если… Если никакой злодейки нет?! Если от имени злодейки придумали писать враги из Петербурга? Мою верность государыне проверить решили?

РИБАС. Злодейка есть, Ваше Сиятельство. Ее видел майор Тучков. Месяца два назад был он проездом в Венеции…

АЛЕКСЕЙ ОРЛОВ. Значит, о ней известно?! И мне ничего не сказали?

ХРИСТЕНЕК. Думали, Ваше Сиятельство… знает. В газетах который месяц только о ней и пишут…

АЛЕКСЕЙ ОРЛОВ. Слухи, газетенки – ваша работа. Моя – флот! Зачем кормлю вас, бездельники? Тучков где?

ХРИСТЕНЕК. В карауле.

ОРЛОВ. Сюда! Немедля!

Христенек убегает.

АЛЕКСЕЙ ОРЛОВ (нарочито громко). Какова разбойница! Ко мне писать посмела! Чувствую, получим Пугачева в юбке. (Рибасу.) А пока напишем матушке. Пиши. (Диктует, расхаживая по комнате.) «Ваше Императорское Величество, мать всей России! С благополучным миром с турками имею счастье поздравить. В прошлом наимилостивейшем письме изволили Вы предполагать, как откликнутся чужестранные министры на наш мир с турками. И просили проверить Ваши мудрые суждения. Спешу сообщить их мнения…» (Останавливается, усмехается.) Возьмешь прошлое письмо государыни и все ее предположения дословно сюда перепишешь. Ибо, что матушка предполагает, то и правда. (Продолжает диктовать.) «Спешу донести, что получил я сегодня воровское письмо от неизвестной женщины. Письмо прилагаю. Я не знаю, есть ли такая разбойница или нет. Но коли есть, то навязал бы ей камень на шею, да в воду… Я на ее письмо ничего отвечать не буду. Но вот мое предложение: если вправду окажется, что есть такая разбойница, постараюсь заманить ее на мои корабли и отошлю прямо к Вам. Повергаю, матушка, себя к священным Вашим стопам и пребываю навсегда с искренней моей рабской преданностью…».

Христенек вводит Тучкова.