Александр Звягинцев - Память осени

Вергасов.Но зачем тогда сообщать, что высадились неудачно. Если работают под немецким контролем, то должно быть наоборот – все нормально, все прошло хорошо…

Трусов.Для правдоподобия. Немцы нас с тобой дурачками не считают. И потом им же надо объяснить двухдневную задержку с выходом на связь. Вот тебе пожалуйста – неудачная высадка… Или с нами играют, или ей везет как… Значит так. Все сообщения проверять всеми возможными способами. Нам надо понять – или ей так везет, или за ней абвер…

Алиме и бабушка Ревиде сидят друг против друга у окна.

Ревиде.…А про дядю твоего Муедина мне один человек сказал, что он под Красноперекопском попал в плен к немцам и они его расстреляли… Вот и получается, все мои сыновья погибли, все… Только внучки остались… Ну младшие хоть у меня на глазах, а за тебя у меня постоянно душа болит…

Алиме.Не плачьте, мама… Дядя Муедин жив. Он был ранен, но его вылечили, он жив…

Ревиде( после паузы ). Жив… А ты…

Алиме.Знаю точно, видела его в госпитале… Больше я ничего сказать не могу.

Ревиде.И не надо. Чего же больше… Жив Муедин, жив. А ведь я не верила, что его нет. Никогда не верила… И спрашивать я больше тебя ни о чем не буду, не беспокойся, все понимаю. И подругу твою тоже беспокоить не будем.

Какое-то время молчат, держа друг друга за руки. За окном раздается шум.

Алиме.Это дядя Абдурагим. Он обещал меня к фельдшеру отвезти, ногу показать. А то никак не проходит…

Ревиде.Хороший он человек.

Алиме.А как же он, бывший председатель колхоза, полицаем стал?

Ревиде.Да вот так – люди его попросили. Немцы приказали – должен быть староста-полицай. Люди к нему и пришли. Мы, тебя, Абдурагим, знаем, доверяем… А то назначат какого-нибудь подлеца – все горя не оберемся.

Алиме.И ты ходила?

Ревиде.И я… Жена его была сильно против, плакала… Говорила, хорошим это не кончится, но он согласился, взял на себя… Хороший человек.

Алиме и Абдурагим, не торопясь, катят на телеге в соседнее село, где живет фельдшер.

Абдурагим.Ты, дочка, скажи, если тебе чем-то помочь надо. Я же вижу, откуда ты… Только спрашивать ничего не буду – зачем? Что надо – скажешь, а что не надо, мне и знать незачем.

Алиме.А как же вы среди немцев, дядя Абдурагим? Они же…

Абдурагим.Я, когда согласился, не знал, что так тяжело будет. Все время боюсь – вызовут и скажут: иди расстреливать… Или вешать… Или в облавах участвовать. Пока такого не было, но когда-нибудь да случится… Ночами не сплю. Когда-нибудь немцы увидят, что полицай из меня никакой… Хорошо, если в живых оставят.

Алиме.Ничего, дядя Абдурагим, недолго им осталось, скоро наши придут…

Абдурагим.Наши… А что я им скажу? Нашим… Чем оправдаюсь? Кто мне поверит?..

Алиме.Будем вместе работать, я все про вас расскажу, как вы помогали.

Абдурагим.Ты такой большой человек, что тебя слушать будут?

Навстречу им большая повозка, которой управляет полицай. На соломе разлеглись два немца с автоматами. За ними идет группа молодых девушек с чемоданами, рюкзаками, вещмешками.

Полицай останавливается, немцы ему что-то говорят, он спускается на землю, не торопясь, идет к Алиме и Абдурагиму.

Полицай.Кто такие, откуда?

Абдурагим.Староста Джермай-Кашика Абдурагим Батолов. А это моя родственница. Племянница…

Полицай.Племянница… А давай мы ее тоже вон вместе с этими в Германию отправим, а? Будет там работать, деньги хорошие зарабатывать, вам помогать… Молодая, здоровая, как раз то, что нужно для работы на великую Германию.

Полицай осматривает Алиме оценивающим взглядом.

Абдурагим.Не может она.

Полицай.Чего так? А может, не хочет?

Абдурагим.Ногу она повредила, ходить не может. Боимся, перелом. Вот везу к фельдшеру, пусть посмотрит.

Полицай.Ну, пусть лечится. Германии нужны здоровые и сильные. Я запомню, что у тебя такая родственница, Абдурагим Батолов. Навещу как-нибудь…

Полицай возвращается к телеге, усаживается. Объясняет немцам: «Больная она… Кранке…» Показывает на ногу: «Фус… кранке…»

Процессия трогается.

Алиме и Абдурагим видят усталые, поникшие лица совсем молодых девушек и парней.

Абдурагим.Я про него, про этого… слышал… Собака, пес самый настоящий… Хуже даже… Я своих в селе предупреждаю об облавах, они в такие дни прячутся, но… Сама понимаешь, долго это продолжаться не будет, обратят внимание… Ну да…

Васфие, женщина лет сорока, туго бинтует ногу Алиме.

Васфие.Ну вот, самое главное – перелома нет, растяжение только, через несколько дней бегать будешь…

Алиме.Спасибо вам.

Васфие.Да чего там. Только не говори никому, что я тебе помогала…

Алиме.А почему?

Васфие.Не хочу, чтобы немцы узнали, что я медсестра, а то заберут в свой госпиталь, за их ранеными ухаживать… А я их лечить не хочу… Мой муж в Красной Армии воюет, а мне немцев лечить? Нет уж.

Алиме.А вы не боитесь мне так говорить?

Васфие.Не боюсь. Мне Абдурагим про тебя все рассказал. Да я и сама про тебя многое знаю…

Алиме.И что же?

Васфие.Что ты в райисполкоме работала, а потом в Краснодар эвакуировалась… Значит, пришла оттуда… В общем, если помощь нужна, скажи прямо. Что смогу, сделаю. Лишнего спрашивать не буду…

Офицер румынской армии Ион Кожухару подходит к двери, какое-то время топчется перед ней, оглядывается, потом, вздохнув, входит.

Дежурный ведет Кожухару по коридору в канцелярию, навстречу ему ведут арестованных, избитых, замученных. Кожухару втягивает голову в плечи.

Дежурный останавливается у двери с надписью «Канцелярия», стучит.

В кабинете за столом сидит Рудольф Крюгер. Перед ним кожаная папка с вытесненным на обложке имперским орлом.

Кожухару.Мне сказали, что я должен явиться…

Крюгер.Присаживайтесь, Кожухару. Русские говорят: в ногах правды нет… Вы наверное тоже знаете русские пословицы и поговорки?

Кожухару.Никак нет. Я выучил тут несколько русских слов и все.

Крюгер.Несколько слов? И каких, любопытно?

Кожухару.Самых простых…

Крюгер.Не стреляйте! Я сдаюсь…

Кожухару.Нет, что вы… Я… Я румынский офицер!