Александр Звягинцев - Профессиональный инстинкт

Роберт Снежанский – актер в том возрасте, когда у актера уже все позади.

Генерал Георгий Лоскутов – настоящий генерал.

Дачный поселок. В центре сцены – фасад старой деревянной дачи с открытой верандой на втором этаже. Справа у входа на участок – противопожарный щит с багром, топором.

Летний вечер, уже темнеет. Судья Оконечников на верхней веранде что-то увлеченно пишет, сидя да столом. Задумывается, откидывается на спинку кресла, трет глада. Звучит его голос – он, видимо, повторяет про себя написанное…

– Никогда не верил, что даже самое сильное потрясение может привести к перерождению человека, радикально его изменить. Человек, конечно, может наложить на себя какие-либо ограничения, попытаться не делать того, что делал раньше, но не более того…

Если человек вдруг изменился в своем корне, это значит, что его внутренний мир разрушен! Он, пережив психический стресс, стал иным и… безнадежно больным…

Единственная возможность переменить себя и уцелеть – оказаться в чужой душе, живущей уже сотни лет в других измерениях, в других верах. И когда ты познаешь их, твоя кровь начнет течь в обратную сторону. И ты уже не только расстаешься с собой прежним, но и начинаешь отстаивать свои новые взгляды, свою новую честь…

Откуда-то перед дачей появляются два незнакомца. В руках у одного из них карманный фонарик. Это Забродин и Бамбук. На Забродине куртка с капюшоном, опущенном на глада так низко, что узнать его нельзя.

Забродин. Здравствуйте, судья! Не подскажите, как найти дачу Лоскутова? Того самого, которого застрелила жена.

Судья. А вы, простите, кто?

Забродин. Я, понимаете ли, в некотором роде писатель…

Вдруг светит фонарем прямо в лицо судьи.

Судья. Писатель? А замашки плохого следователя. Прекратите светить мне в глаза, черт подери!

Забродин. Извините, я так понял, что в поселке нет света.

Судья. Да, его теперь часто отключают. Раньше такого не было.

Забродин. Раньше… Мало ли чего раньше не было…

Судья. И о чем же вы пишите, господин писатель?

Во время их разговора Бамбук внимательно изучает пожарный инвентарь. Берет топор, подкидывает его в руке.

Забродин (прогуливаясь по участку). Пишу на криминальные темы, детективы, расследования… Я, конечно, не Лев Толстой и не Достоевский… Как они, наверное, не могу, а как все остальные – ради бога. Я, знаете ли, пишу, опираясь на факты и документы. Описываю события и преступления, о которых узнал, так сказать, из первых рук.

Судья. С некоторыми преступлениями, даже с помощью информации, полученной из первых рук, трудно разобраться.

Забродин. Это вы правильно заметили. Вот вы, например, верите в официальную версию убийства генерала Лоскутова?

Судья. Мало ли во что я верю или верил. Приговор вынесен.

Забродин. Что особенно интересно – вынесен вами лично.

Судья. Да, мною лично. (Несколько волнуясь). И уверяю вас – закон был соблюден.

Забродин. Ах, да, закон… Как же я забыл! Вы же у нас жрец закона!..Пусть мир рухнет, но восторжествует закон!

Судья. Не совсем так.

Забродин. Акак?

Судья. Последовательность иная. Мир рухнет, если в нем не восторжествует закон.

Забродин. А вот если это ваше торжество закона, единое для всех, при этом раздавит и погубит чью-то жизнь… Причем жизнь совершенно невинную… Что тогда это ваше торжество закона означает? Новые жертвы и новые страдания? Зато господин судья Оконечников будет спокоен и уверен, что он во всем прав.

Судья. Какая-то дикая логика. Я вас не понимаю. Да, закон один для всех. Вот, к сожалению, только справедливость у каждого своя. От этого и все конфликты. Кстати, откуда вы меня знаете?..

Забродин. Откуда? От японского верблюда… Бамбук, яви судье личико. Может, он и тебя вспомнит?

Бамбук поднимается по лестнице, и входит на веранду.

Бамбук (напевая). «Друга я никогда не забуду, Если с ним подружился в суде.».

Судья (вглядываясь в его лицо). Нет, не помню.

Забродин. Господин судья, вы не знаете, сколько процентов преступлений совершается людьми из мести?

Судья. Знаю. Много…

Забродин. Ну, вот видите, значит, час тризны близок.

Бамбук, харкнув, бьет судью по голове топором, который он снял со щита.

Холостяцкая запущенная квартира, столик с бутылкой виски. На диване, укрывшись одеялом с головой, спит Северин.

По радио звучит некогда популярная мелодия «Ландыши». Звонит телефон. Северин неохотно и долго ищет трубку. Ясно, что накануне он хорошо выпил.

Голос. Могу я поговорить с господином Севериным?

Северин (сумрачно). Вы уже говорите.

Голос. С вами говорят с телевидения…

Северин. И что из этого? Я-то тут при чем?

Голос. Вы – прокурор.

Северин. Я давно уже не прокурор.

Голос. Я знаю, но может, все-таки уже пора извилины подключить, мышцами поиграть?

Северин. Я давно на тренерской работе: теперь пишу мемуары о том, как ел и пил, с женщинами ложе делил, людей сажал! По лестнице служебной поднимался и как во всем разочаровался!!!

Голос. Ого! Не плохо под Пушкина косите!

Северин. Авы чего звоните или звоните?

Голос. У меня к вам хорошее предложение…

Северин. Уверяю вас, я смогу от него отказаться. Вернее, считайте, что я уже отказался. Ведь мы, Северины, просто так – без смысла не можем.

Голос. Да вы послушайте сначала! Смысл мы вам найдем. Не хотите стать консультантом, или даже соавтором кинодетектива?

Северин. Нет. Пока смысла не вижу.

Голос. Деньги хорошие. Очень хорошие. Таких у вас еще не было.

Северин. Что ты знаешь про мои деньги? Я же сказал – нет.

Северин выпивает прямо из бутылки и нюхает лимон, выросший на стоявшем на подоконнике лимонном деревце.

Голос. Что так и будете лимоном своим любоваться? На большее уже не сподобитесь?

Северин. Так… Во-первых, не старайся меня задеть. Все равно не дотянешься. А во-вторых, про лимон откуда знаешь?

Голос. От одного знакомого верблюда…

Северин. Понятно… Значит, информацию собирали…

Голос. А вы как хотите? Я же говорю: деньги – солидные. С такими деньгами иначе нельзя.

Северин. Ну, понятно… А про что кино снимать собираетесь?

Голос. Про то, как жена мужа-генерала любила – любила, а потом взяла и убила. Из пистолета застрелила.

Северин. Опа! А откуда…