Дон Нигро - Детство шекспировских героинь / The Childhood of Shakespeare’s Heroines

Пальцы мертвецов

ОФЕЛИЯ

Салли Осевая

ЗОЯ

Сколько детей было у леди Макбет?

БОННИ

Записки из обнесенной рвом усадьбы

МАРИАНА

Затерянный в глубинах моря

МИРАНДА

В пьесе Шекспира пять актов. Здесь пять пьес, объединенных в одну. Размещение рядом и переход одной в другую умножает образы, как в зеркальном лабиринте. Гамлет советовал актерам держать зеркало лицом к природе. «Весь мир – сцена», – говорит Жак. «Глобус» был маленьким миром, где Шекспир расхаживал гоголем и выходил из себя. Он был богом того мира, как Просперо на своем острове или Бог в раю. Все творцы. Все театры – один и тот же театр.

Основное направление попыток человека познать мир, в котором он живет, лежит через сложные взаимоотношения с женщинами, игравшими существенную роль в его жизни. Каждая – отдельная личность, но также, в его разуме, присутствует женское начало, которое он несет в себе, проецируя на нее. Это, конечно, несправедливо. Любовь – всего лишь безумие. Все проекции искажаются. Возлюбленная создана из неопределенности. Каждая – тайна, фрагмент пазла, осколок разбитого зеркала.

Театр – это зеркало, как лицо возлюбленной. Сцена – это магическая иллюзия, в которой сосуществуют все времена и места, которые только можно себе представить, и они ждут, когда их заставят появиться, как по волшебству. Величайший акт любви – обратить внимание. Театр – это место, где мы обращаем внимание на вселенную в миниатюре. Мы смотрим в зеркало, как сквозь тусклое стекло, чтобы увидеть себя.

Каждая из пяти частей этой пьесы – сама по себе пьеса, то есть может играться отдельно. Но все вместе они становятся единой пьесой и должны играться в указанном здесь порядке. Название каждой пьесы имеет важное значение и должно указываться в программке, как часть списка действующих лиц.

Портреты Офелии и Марианы, написанные Джоном Эвереттом Милле можно найти в книге Тимоти Хилтона/Timoty Hilton «Прерафаэлиты (Лондон, Темза и Гудзон/London, Thames and Hudson, 1970, стр. 76 и 64 [1] О создании этих портретов можно прочитать в пьесе Дона Нигро «И розы, алые, как кровь». .

Салли Осевая умерла в Колумбусе в 1988 г., за неделю до того, как начались репетиции первой постановки этой пьесы.

Если пьеса ставится единым целым, промежутки между частями – составляющая постановки, актрисы, возможно, должны оставаться на сцене, становиться зрительницами в темном, пустом театре, между частями не должно быть пауз, все взаимосвязано, никаких затемнений. Движение спектакля – его неотъемлемая часть.

( На пустой сцене ОФЕЛИЯ – с цветами, в порванном платье, очень красивая, похожая на ту, что изображена на картине Джона Эверетта Милле ).

ОФЕЛИЯ. Странно все это, совсем не то, чего я ожидала. Ладно, не знаю я, чего ожидала, но точно не этого. И все-таки появляется ощущение, в самом конце, что по-другому быть не могло и все шло именно к этому. Воспоминание. Смерть – это воспоминание. Как о о представлении. Как о завершившемся спектакле. В темном, пустом театре. Знаете, о чем я продолжаю думать? Я продолжаю думать о бедном старом Йорике, это же надо, Йорике и его невероятно тупых и вульгарных шутках. Глупость какая-то. И все-таки, когда я пытаюсь вспоминать свое детство, я просто не могу выбросить его из головы, пьяного, жалкого, старого Йорика, рассказывающего истории. Йорик, наверное, рассказывал самые худшие истории за все время существования института шутов. Одна, я помню, была о человека, заливающего яд в уши другого человека. Я помню, как смотрела на брата короля, Клавдия, видела, что он не смеялся, и гадала, а о чем он думает. Я расскажу вам одну из историй Йорика, если хотите… Они все были ужасно тупыми, но не могу сказать, что они были начисто лишены обаяния. Готовы? Я постараюсь ничего не исказить. Итак… Некий француз приезжает в Уэльс, останавливается в доме, который ошибочно принимает за деревенскую харчевню, и просит приготовить на завтрак яичницу. Но старая женщина, которая проживает в доме, говорит только на валлийском, и не знает, о чем толкует француз. А тому очень хочется есть, потому что всю ночь ехал он под дождем, потерял лошадь и заблудился, он просто жаждет яичницу, и, наконец, в отчаянии от нарастающего голода, начинает иллюстрировать свое желание старой женщине, изображая курицу. Сгибает руки, сует кисти под мышки, подпрыгивает, квохчет, приподнимает и опускает согнутые руки, словно крылья, и в результате старая женщина, которая никогда раньше французов не видела, начинает сомневаться в здравомыслии этого французского джентльмена, а тот, воспринимая ее крайнюю сдержанность за налаживание общения посредством языка жестов, квохчет еще громче, приседает, опускает руки под зад, прикидываясь, будто достает яйцо, и издает особенно громкий крик, после чего радостно протягивает воображаемое яйцо старой женщину. Этого она уже не выдерживает и убегает с громкими криками. Француз не знает, что ему делать, есть хочется безумно, вот и бросается за ней, он вообще привык добиваться своего, продолжая квохтать и махать руками, как крыльями, в надежде, что старая женщина его таки поймет. Крики старой женщины приводят к тому, что селяне отрываются от работы и, увидев, что за ней гонится безумец, набрасывают рыбацкую сеть на бедного французского джентльмена и оттаскивают его, изрыгающего ругательства и проклятья на незнакомом им языке, которые воспринимается как галиматья, в валлийский дурдом, где бедолага и пребывает по сей день. Ничего особенного история из себя не представляет, признаю. И однако не могу забыть ни саму историю, ни шутовскую манеру Йорика рассказывать ее. Я слышала ее столько раз, что она, как множество тривиальных и глупых событий детства, стала казаться чем-то более значимым, чем представлялась поначалу, особенно потому, что, взрослея, я все больше и больше начала чувствовать себя тем самым несчастным французским джентльменом, отчаянно пытаясь донести до других мои потребности, но мой родной язык был им неведом, а потому все, что я говорила или делала истолковывалось неправильно. Мое отождествление с бедным французом теперь практически полное, но только недавно мне пришла в голову мысль, что старый Йорик вновь и вновь рассказывал эту историю по одной простой причине: он тоже отождествлял себя с этим французским джентльменом и выбранная им профессия шута очень напоминала имитацию курицы тем бедолагой. Заточенный в этот нелепый костюм, он не мог выбраться из него, как женщина не могла снять пояс верности.