Леонид Андреев - Савва

Егор Иванович (иронически) . Может, и окна откроешь?

Савва.Верно. И окна открою. (Открывает) . Ого, идут-то!

Сперанский.Целая армия.

Савва.И все в свое время умрут и станут покойниками. И тогда узнают правду, ибо приходит она не иначе как в сопутствии червей. Верно я схватил суть вашей оптимистической философии, мой худой и длинный друг?

Сперанский (со вздохом) . Вы все шутите.

Савва.А вы все грустите! Слушайте: оттого, что дьяконица плохо кормит вас, и от грусти вы скоро умрете, и физиономия у вас тогда будет самой спокойной. Острый нос, и вокруг него разлито этакое спокойствие. Неужели вас и это не утешает? Вы подумайте: островок носа среди целого океана спокойствия.

Сперанский (уныло) . Вы все шутите.

Савва.И не думаю. Разве можно шутить над смертью? Нет. Когда вы умрете, я буду идти за вашим гробом и показывать: смотрите, вот человек, который узнал правду. Или нет, лучше так, я повешу вас, как знамя истины. И по мере того, как с вас станет сползать кожа и мясо, будет выступать правда. Это будет в высшей степени поучительно. Тюха, что уставился на меня?

Тюха (мрачно) . У тебя очень смешная рожа.

Егор Иванович (водит глазами, недоумевая) . Что они говорят?

Савва.Отец, что это у тебя физиономия? Запачкана чем-то? Черен ты, как сатана.

Егор Иванович (хватаясь за лицо) . Где?

Сперанский.Это они шутят. Ничего нет, Егор Иванович, да ничего же!

Егор Иванович.Ну и дурак! Сатана! Сам сатана, прости Господи!

Савва (делает страшную рожу, приставляет из пальцев рога) . Я черт.

Егор Иванович.Черт и есть!

Савва (оглядываясь) . А не будет ли черту поужинать? Грешниками я сыт, а так, чего-нибудь повкуснее?

Егор Иванович.А ты где шатался, когда люди ужинали? Теперь и так посидишь.

Савва.С ребятами я сидел, родитель, с ребятами, — они сказки мне рассказывали. Ну и здоровы же рассказывать! И все про чертей, да про ведьм, да про покойников. По вашей специальности, философ. Рассказывают, а сами трусят, оттого и сидели так долго, — боятся домой бежать. Один Мишка молодец: ничего не боится.

Сперанский (равнодушно) . Что ж, и он умрет.

Савва.Господин хороший! Да не будьте же вы мрачны, как центральное бюро похоронных процессий! И охота вам каркать: умрет, умрет. Вот родитель мой совсем скоро умрет, а смотрите, какое у него приятное и веселое лицо.

Егор Иванович.Сатана! Совсем сатана!

Сперанский.Да если же мы не знаем…

Савва.Голубчик! Жизнь — ведь это такое интересное занятие. Понимаете, жизнь! Пойдемте завтра в ладышки играть, а? Я вам свинчатку дам — какую, батенька, свинчатку!.. (Незаметно входит Липа. ) И потом, вам нужно заниматься гимнастикой. Серьезно, голубчик. Смотрите, какая у вас грудь; вы через год подохнете от чахотки. Дьяконица будет рада, но какой переполох поднимется среди покойников! Серьезно. Вот я занимался гимнастикой, и поглядите. (Легко поднимает за ножку тяжелый стул.) Вот!

Липа (очень громко смеется) . Ха-ха-ха!

Савва (опуская стул, несколько сконфуженно) . Чего ты? Я думал, тебя нет…

Липа.Так. Тебе бы следовало в цирк поступить акробатом.

Савва (угрюмо) . Не говори глупостей.

Липа.Обиделся?

Савва (вдруг смеется весело и добродушно) . Ну вот, чепуха! В цирк так в цирк. Мы вместе со Сперанским поступим. Только не акробатами, а клоунами… согласны? Вы умеете горящую паклю глотать? Нет? Ну, погодите, я и этому вас научу. А ты вот что, Липа, дай-ка мне поесть. С утра не жрал.

Егор Иванович.Сатана! Совсем сатана! Не жрал. Так кто же теперь жрет?

Где это видано?

Савва.А ты вот посмотри, это очень интересно. Ты погоди, отец, я тебя тоже научу паклю глотать, — совсем молодцом будешь!

Егор Иванович.Меня? Дурак ты, больше ничего. Тюха, давай водку!

Тюха.Не дам.

Егор Иванович.Чтоб вас всех… Вскормил, взлелеял… (Уходит.)

Липа (подавая молоко и черный хлеб) . Ты что-то весел сегодня?

Савва.Да, и ты весела.

Липа (смеется) . Я весела.

Савва.И я весел.

Пьет с жадностью молоко. На улице шаги становятся громче, наполняют звуком своим комнату и снова слегка стихают.

Савва.Как топочут!

Липа (выглядывает в окно) . Завтра будет хорошая погода. Сколько я ни запомню, в этот день всегда солнце.

Савва.М-да. Это хорошо.

Липа.И когда несут икону, вся она сверкает от драгоценных камней, как огонь, и только лик ее темнеет. Не радуют его эти драгоценности, мрачен и темен он, как горе народное… (Задумывается.)

Савва (равнодушно) . М-да? Вот как.

Липа.Когда подумаешь, сколько пало на него слез, сколько слышал он стонов и вздохов! Уже одно это делает его такою святынею — для всякого, кто любит и жалеет народ, понимает его душу. Ведь никого у них нет, кроме Христа, — у всех этих несчастных, убогих… Когда я была маленькая, я все ждала чуда…

Савва.Это было бы интересно.

Липа.Но теперь я поняла, что Сам Он ждет от людей чуда, ждет, что перестанут люди враждовать и губить друг друга.

Савва.Ну, и что же?

Липа (сурово смотрит на него) . Ничего. Завтра сам увидишь, когда понесут Его. Увидишь, что делает с людьми одно только сознание, что Он здесь, с ними. Живут они весь год грязно, нехорошо, в ссорах и страданьях, а в этот день точно исчезает все… Страшный и радостный день, когда вдруг точно сбрасываешь с себя все лишнее и так ясно чувствуешь свою близость со всеми несчастными, какие есть, какие были, — и с Богом!

Савва (быстро) . Который, однако, час?

Сперанский.Сейчас пробило четверть двенадцатого, если не ошибаюсь.

Липа.Рано еще.

Савва.Что рано?

Липа.Так. Рано, говорю, еще.

Савва (подозрительно) . Что это ты?

Липа (вызывающе) . А что?

Савва.Почему ты сказала: рано еще?

Липа (бледная) . Потому что сейчас только одиннадцать. А когда будет двенадцать…

Савва (вскакивает и быстро идет к ней. Тяжело смотрит на нее, говорит медленно, слово за словом) . Так вот что! Когда будет двенадцать…

(Поворачивает голову к Сперанскому, но продолжая глядеть на Липу.)

Послушайте вы, ступайте домой!

Липа (с испугом) . Нет, подождите еще, Григорий Петрович. Пожалуйста, я прошу вас!