Леонид Андреев - Савва

Савва.Если вы не уйдете сейчас, я выброшу вас в окно. Ну?

Сперанский.Извините, я никак не думал, я с Антон Егорычем, я сейчас.

Тут где-то моя шляпа… положил я ее…

Савва.Вот ваша шляпа. (Бросает.)

Липа (слабо) . Посидите еще, Григорий Петрович.

Сперанский.Нет, уже поздно. Я сейчас, сейчас. До приятного свиданья, Олимпиада Егоровна. До приятного свиданья, Савва Егорович. А они, кажется, уже спят, их в постельку бы надо. Иду, иду. (Уходит.)

Савва (говорит тихо и спокойно, в движениях тяжел и медлителен, как будто вдруг сразу почувствовал тяжесть своего тела) . Ты знаешь?

Липа.Знаю.

Савва.Все знаешь?

Липа.Все.

Савва.Монах сказал?

Липа.Монах сказал.

Савва.Ну?

Липа (слегка отступая и поднимая руки для защиты) . Ничего не будет. Взрыва не будет. Взрыва не будет, ты понимаешь, Савва? Не будет!

Пауза. На улице шаги и невнятный говор. Савва поворачивается и с особенной медлительностью, сгорбившись, прохаживается по комнате.

Савва.Ну?

Липа.Так лучше, брат, поверь мне. Поверь мне!

Савва.Да?

Липа.Ведь это было — не знаю что! Сумасшествие какое-то. Ты подумай!

Савва.Это — наверно?

Липа.Да, наверно. Теперь уже ничего не сделаешь.

Савва.Расскажи, как это произошло. (Осторожно садится и тяжело смотрит на Липу.)

Липа.Я уже давно догадалась… Еще тогда, в тот день, когда мы говорили. Только я еще не знала — что. И я видела… машинку эту: у меня есть другой ключ от этого сундука.

Савва.У тебя наклонности сыщика. Продолжай.

Липа.Я не боюсь оскорблений.

Савва.Ничего, ничего, продолжай.

Липа.Потом я видела, что ты часто разговариваешь с этим, с Кондратием. А вчера я посмотрела — машинки этой уже нет. И я поняла.

Савва.Второй, ты говоришь, ключ?

Липа.Да… ведь сундук этот мой. Ну, и сегодня…

Савва.Когда?

Липа.Уже к вечеру — я никак не могла найти Кондра-тия — я сказала ему, что знаю все. Он очень испугался и рассказал мне остальное.

Савва.Достойная пара: сыщик и предатель. Ну?

Липа.Если ты будешь оскорблять меня, я замолчу.

Савва.Ничего, ничего, продолжай.

Липа.Он хотел донести игумену, но я не позволила. Я не хочу губить тебя.

Савва.Да?

Липа.Когда все это устроилось, я вдруг поняла, как это дико все — так дико, что этого не может быть. Кошмар какой-то. Нет, этого не может быть! И мне стало жаль тебя.

Савва.Да?

Липа.Мне и сейчас жаль тебя. (Со слезами.) Саввуш-ка, милый, ведь ты мой брат, ведь я качала тебя в люльке. Миленький, что ты задумал, — ведь это же ужас, сумасшествие. Я понимаю, что тебе тяжело было смотреть, как живут люди, и ты дошел до отчаяния… Ты всегда был хороший, добрый, и я понимаю тебя. Разве мне самой не тяжело смотреть? Разве я сама не мучусь? Дай мне твою руку…

Савва (отстраняя ее руку) . Он сказал тебе, что пойдет к игумену?

Липа.Да, но я не позволила ему.

Савва.А машинка у него?

Липа.Он завтра отдаст ее тебе; мне он побоялся ее отдать. Саввушка, миленький, ну, не смотри на меня так! Я понимаю, что тебе неприятно, но ты умный, ты не можешь не сознавать, что ты хотел сделать. Но ведь это же бессмыслица, это бред, это может присниться только ночью. Разве я не понимаю, что жить тяжело, не мучусь этим! Но нужно бороться со злом, нужно работать… Даже эти товарищи твои, анархисты… убивать нельзя, никого нельзя, но я все же их понимаю: они убивают злых…

Савва.Они не товарищи мне; у меня нет товарищей.

Липа.Но ведь ты же анархист?

Савва.Нет.

Липа.Кто же ты?

Тюха (поднимая голову) . Идут. Всё идут. Слышишь?

Савва (тихо, но угрожающе) . Идут!

Липа.Да, и кто идет, ты подумай. Ведь это горе человеческое идет, а ты хотел отнять у него последнее — последнюю надежду, последнее утешение…

И зачем, во имя чего? Во имя какой-то дикой, страшной мечты о «голой земле»… (Смотрит в темную комнату с ужасом.) Голая земля — подумать страшно — голая земля! Как мог человек додуматься до этого: голая земля.

Нет ничего, все надо уничтожить. Все. Над чем люди работали столько лет, что они создали с таким трудом, с такой болью… Несчастные люди! и среди вас находится человек, который говорит: все это надо сжечь… огнем!

Савва.Ты хорошо запомнила мои слова.

Липа.Ты разбудил меня, Савва.Когда ты сказал мне, я вдруг точно прозрела, я полюбила все. Понимаешь, полюбила! Вот эти стены… прежде я не замечала их, а теперь мне жаль их, так жаль… до слез. И книги, и все, каждый кирпич, каждую деревяжку, отделанную человеком. Пусть оно плохо, — кто говорит, что оно хорошо! Но за то я и люблю его — за неудачу, за кривые линии, за несбывшиеся надежды… за труд, за слезы! И все, Савва, кто услышит тебя, так же почувствуют, как и я, так же полюбят все старое, милое, человеческое…

Савва.Мне дела нет до вас.

Липа.Нет дела! А до кого же дело? Нет, Савва, ты никого не любишь, ты только себя любишь, свои мечты. Кто любит людей, тот не станет отнимать у них все, тот не поставит свое желание выше их жизни. Уничтожить все!

Уничтожить Голгофу!.. Ты подумай: (с ужасом) уничтожить Голгофу! Самое светлое, что было на земле! Пусть ты не веришь в Христа, но если в тебе есть хоть капля благородства, ты должен уважать Его, чтить Его благородную память: ведь Он же был несчастен, ведь Он же был распят — распят, Савва!..

Ты молчишь?

Савва.Молчу.

Липа.Я думала… я думала… если тебе удастся это, я убью тебя, отравлю. Как самого вредного!

Савва.А если это не удастся…

Липа.Ты еще надеешься?

Савва.А если это не удастся, я убью тебя.

Липа (делает шаг к нему) . Убей! Убей! Дай мне пострадать за Христа…

за Христа, за людей!

Савва.Да, я убью тебя.

Липа.Да разве я не думала об этом? Разве я об этом не мечтала?

Господи! Пострадать за Тебя — да есть ли счастье выше этого!

Савва (презрительным жестом указывая на Липу) . И это — человек! И это считалось лучшим! И этим гордились! Н-ну, не богаты же вы хорошим!

Липа.Оскорбляй, издевайся, нас всегда оскорбляли, прежде чем убить.

Савва.Нет. Я не думаю тебя оскорблять, — как я могу оскорбить тебя! Ты просто неумная женщина. Таких много было. Много есть и сейчас. Просто неумная, ничтожная, даже невинная, как все, кто ничтожен. И если я хочу убить тебя, то ты не гордись этим, не думай, что ты особенная, достойная моего гнева. Нет. Просто мне будет немного легче. Когда мне случалось колоть дрова и я промахивался и вместо полена попадал по порогу, это было легче, чем если кто-нибудь удерживал мою руку. Поднятая рука должна упасть.