Кассия Сенина - Восточный экспресс

«Часто люди совсем об этом не думают, – говорил иеромонах, – для них церковь – это место для решения насущных земных проблем или для получения душевного утешения. Да, по молитве и вере мы можем получить и избавление от болезней и скорбей, и внутреннее успокоение. Но всё это – еще не то, ради чего нам дана церковь. Она нужна для того, чтобы помочь человеку встретиться с Богом. Именно за этим мы должны сюда приходить, потому что для лечения есть врачи, помочь в скорбях и бедах могут и друзья, и просто незнакомые люди, утешить способен и психолог. А церковь – это место свидания души с Богом, чертог, где совершается брачный пир. Часто человек думает: „Я исполняю то и это, пощусь, молюсь, не делаю ничего плохого, каждое воскресенье хожу в храм“, – и считает, будто тем самым он уже выполняет всё, что нужно христианину. Но если он при этом не переживает личную встречу с Богом, не вступает с Ним в определенные – для каждого свои – отношения, вся эта „правильная“ жизнь не принесет ему никакой пользы, она не только не сделала его христианином, но он даже и не понимает, что такое – быть христианином. Апостол, когда описывает новый завет Бога с человеком, принесенный Христом, говорит: „Вложу законы Мои в мысли их и напишу их на сердцах их, и буду им Богом, и они будут Моим народом. И не будет учить каждый ближнего своего, говоря: познай Господа, ибо все будут знать Меня, от мала и до велика“. Он говорит не о написанных в книгах правилах и уставах, а о другом – о личном общении Бога с каждым верующим, о личном отношении каждого с Богом. И мы должны беспокоиться прежде всего не о том, выполнили ли мы молитвенное правило, постились ли мы и как строго, часто ли мы ходим в храм. Всё это полезно и нужно, но это средство, а плод – в познании Бога. Вот об этом плоде мы и должны беспокоиться. Что значит для каждого из нас Бог в нашей повседневной жизни? Знаем ли мы Его? Кто Он для нас? Вот о чем каждый должен задуматься…»

– Да, мне тоже очень понравилась проповедь, – сказал Панайотис. – Но все-таки об отце Григории ты это напрасно, его проповеди даже книжками издают, люди читают, просвещаются…

– Да знаю я! – Лизи махнула рукой. – Но он с таким же успехом мог бы те же мысли облекать в статьи или заметки и издавать, а проповеди говорить покороче и попроще. В наше время подражать красноречию Златоуста это перебор! Особенно когда еще полно народу с детьми… Кстати, у Василя с Дари сын такой уже серьезный стал, повзрослел, ты заметил? Интересно, это на него так садик повлиял?

– Наверное, – отозвался Пан. – Кажется, он всё больше становится похож на Василия… Жаль, что Дарьи не было, я уже давно ее не видел. Все-таки уезжать на конференцию прямо на Светлой это как-то… – Стратиотис запнулся и, видимо, решив не говорить ничего осуждающего, быстро закончил: – совсем не в ее духе!

– Ну, было не в ее, стало в ее. – Елизавета пожала плечами. – Люди меняются! Я вообще удивляюсь, что она столько лет почти безвыходно дома просидела…

– Почему? Насколько можно судить, у нее как раз такой характер…

– Домашний? А мне кажется, нет. В ней есть что-то такое страстное… – задумчиво проговорила Лизи. – Да и вообще, после этой сибирско-монастырской жизни она должна была бы, скорее, оторваться как-нибудь, а не замуж выскакивать, не успев скинуть ряску!

– Лизи! – Пан даже на пару секунд оторвался от дороги, чтобы вперить в жену укоризненно-изумленный взгляд. – Что ты такое говоришь?! По-твоему, она должна была предаться раз… распущенной жизни?

Елизавета хмыкнула.

– Мы все ведем распущенную жизнь, эка невидаль! Мы с тобой, вот, праведники, что ли? Ты постоянно на всяких прессконфах, встречах, в редакции, в Синклите, Бог знает где! Вон, хоть даже сегодня ты зачем в крипту полез – молиться? Нет, фоточек нащелкать! А я тоже… на Луну летаю. – Она засмеялась. – Я хочу сказать, что обычно у человека угол зрения и круг общения достаточно широк. По крайней мере шире, чем у Дари был всё это время. Конечно, есть социофобы и интроверты, им всего милей свой угол, диван и котики. Но и то – отбери у них интернет и телефон, и большинство этих якобы мизантропов тоже взвоет! А Дари на мизантропку никогда не походила… И кстати, я не считаю, что конференции и фоточки это распущенность! Правильно отец Никодим сказал сегодня: дело не в том, насколько ты благочестиво живешь внешне, а в том, что благочестие дает тебе внутренне – если только «чувство выполненного долга», так это всё ерунда, листья без плодов! Ну, сам вспомни, как ты раньше был зациклен на том, чтобы делать одно, не делать другого… И что? Когда ты себя ощущал больше христианином – тогда или сейчас, вот скажи? Только честно, а не «теоретически»!

Пан насупленно молчал несколько секунд, но все-таки признался:

– Да, сейчас я себя чувствую… более нормальным. И как человек, и как христианин.

– Вот! О том я и говорю! Так что зря ты на Дари наезжаешь. У нее, может, как раз теперь-то жизнь и пойдет по нужной колее… И, в конце концов, это не наше дело, как ей жить. Она же у нас не спрашивала советов, так не нам их и давать!

После обеда, который изготовила приходившая накануне бабушка, Макс с Дорой, уморившиеся от службы и долгого гулянья на свежем воздухе, без всякого прекословия улеглись спать. Василий включил компьютер и залез в интернет, но, не найдя в почте ничего интересного, кроме новостной рассылки «Синопсиса», устремил взгляд в окно. Без Дарьи в доме было пусто. И сегодняший вечер пройдет без совместного просмотра очередного фильма… Получит ли Дари в Дамаске что-нибудь из того, на поиски чего отправилась осенью, пойдя в лабораторию?..

Поднявшись, Василий подошел к книжным стеллажам, рассеянно скользнул взглядом по средней полке. Внимание зацепилось за «Алхимию на Востоке и Западе». Когда жена читала книгу, у Василия мелькнула мысль тоже прочесть ее, но позже он забыл об этом. Теперь же он вынул том в лиловой обложке, устроился на диване и принялся листать, открывая наобум то в одном, то в другом месте.

«Согласно определению Феодорита Аристина, эдесского алхимика XV века, „Алхимия это искусство, с помощью коего пораженные порчей металлы возрождаются – несовершенные становятся совершенными“. Однако это „материальное“ определение скрывало под собой несколько уровней, высшим из которых считалось возрождение человека через освобождение от порчи пороков и несовершенства, причем под последним понималось не только несовершенство нравственное, но и неразвитость разума, недостаток знаний. Аскетическое наставление подвижника VI века Иоанна Лествичника: „Не извиняйся неведением, ибо неведевый, но сотворивший достойное ран, будет бит за то, что не узнал“, средневековые алхимики осмыслили как призыв к научному познанию мира, созданного Богом не только для восхищения великим творением Создателя, но и для изучения с помощью ума, данного тем же Создателем. Таким образом, путь алхимического совершенства многогранен: духовно-нравственное очищение, возрастание в научном познании мира и – высшая ступень – познание Бога через мистический союз с Ним».