Кассия Сенина - Восточный экспресс

Правда, Василий признавал, что замечания Елизаветы нередко вносили свежесть в восприятие тех или иных сторон христианской жизни, но все-таки ее бесшабашные высказывания порой коробили, хотя он не показывал этого. Иногда он задавался вопросом: что, собственно, такое для нее церковь и зачем она ведет христианскую жизнь – может быть, всего лишь «за компанию» с мужем?.. Лизи, казалось, не испытывала никакого благоговения не только перед святыми отцами и их мнениями, но и перед Священным Писанием, да и вообще перед какими угодно церковными традициями и установлениями. И сам Панайотис иногда жаловался на это Василию, однако Феотоки не мог не отметить, что за годы совместной жизни с Лизи Стратиотис стал гораздо менее занудным и закомплексованным, чем был пять лет назад.

«Наверное, Пану как раз такая жена и нужна, а вот я бы с ней вряд ли ужился… – подумал Василий. – Хорошо, что тогда так вышло, очень промыслительно, в самом деле! Григе хорошо с Лари, мне – с Дари… Каждому достался нужный человек! Но ведь так и должно быть, если по воле Божией?.. В общем, все эти аксиомы философов ерунда, в конечном счете! Одному хорошо жить с противоположностью, а другому – с подобием. Каждому свое, главное – чтобы не чужое…»

– Папа! Ты почитаешь нам продолжение про Одиссея? – На пороге гостиной появилась дочь, еще заспанная, но уже требующая новой порции детской книжки по мотивам бессмертной поэмы Гомера.

– Конечно! – Василий улыбнулся, спуская ноги с дивана. – Зови Макса!

Он убрал книгу об алхимии на полку, подумав, что вряд ли еще вернется к ней, и взял с журнального столика «Сказку странствий».

Дни конференции проходили незаметно. Доклады шли без перерывов от завтрака до обеда и от обеда до ужина. Программа была построена таким образом, что доклады на разных языках сменяли друг друга, и синхронистам не приходилось напрягать голосовые связки более тридцати минут подряд, однако всё равно к вечеру Дарья порядком уставала. Ставрос не делал никаких попыток выйти за рамки деловой поездки. За завтраком, когда Дарья ела с ним вдвоем за одним столиком, они говорили только об особенностях предстоящего дня работы и слегка обсуждали предыдущий. Дарья задавала возникшие вопросы, Севир предупреждал о возможных огрехах, порой давал полезные советы, но в целом был доволен ее работой, как и Димитриадис. Московиты же были в восторге и после каждого заседания кто-нибудь из них благодарил за прекрасный перевод, так что к среде Дарья совсем перестала нервничать.

Обедали всегда вчетвером, вместе с Киннамами, и разговор тек весело и непринужденно, в основном на общие темы. Порой Дарья обсуждала с новыми друзьями литературоведческие вопросы, и тогда Алхимик молча слушал или думал о своем. Вечера участники конференции проводили по вольной программе: кто уходил гулять по старому городу, кто – из числа попавших в Дамаск не впервые – рисковал забираться в более отдаленные районы, а прочие оставались в гостинице, ужинали в ресторане, беседовали с коллегами, играли в шахматы и нарды, читали свежие газеты.

Севир каждый вечер куда-то исчезал. В среду Дарья, долго проболтав с профессором Димитриадисом, возвращалась к себе около одиннадцати и столкнулась со Ставросом: он как раз вышел из лифта и направлялся к номеру. От Алхимика явственно повеяло восточными ароматами – курениями? Мысль, что он мог этим вечером развлекаться в каком-нибудь клубе или баре, даже с женщиной, вызвала у Дарьи неприятное стеснение в груди. Они пожелали друг другу спокойной ночи, но Дарье долго не удавалось заснуть.

Чувство, которое она испытывала в эти минуты, разглядывая полосы света на стене и прислушиваясь к доносившимся с улицы звукам ночного веселья, которое и не думало стихать, больше всего походило на разочарование. Сама она ужинала в гостиничном ресторане – там, по крайней мере, можно было перекинуться словом с тем или иным участником конференции, хотя они более увлеченно беседовали между собой, обсуждая научные вопросы. Впрочем, русские поначалу общались с Дарьей куда охотнее, расспрашивая о жизни в Империи, о Константинополе и даже об имперской политике, рассказывая, в свою очередь, о переменах в Московии после прихода к власти Михаила Ходоровского, о котором они отзывались с неизменным восторгом, и первые два вечера Дарье не приходилось жаловаться на отсутствие компании. Однако к среде московиты окончательно втянулись в конференцию, с жаром обсуждали научные вопросы и услышанные доклады, стали активнее беседовать с зарубежными коллегами, и интерес к Дарье с их стороны поутих. Наблюдая со стороны за научной жизнью, Дарья всё сильнее хотела приобщиться к этому миру, тоже что-нибудь исследовать, обсуждать с коллегами, хвалить одни работы, критиковать другие… В этом виделось куда больше пищи и жизни для ума, чем в занятиях переводами! Киннамы ужинали в городе, но навязываться новым друзьям было неудобно – чувствовалось, что вечером они стремились побыть вдвоем, – а углубляться в ночной Дамаск одна Дарья не решалась, ведь она ничего не знала здесь. Правда, в гостинице раздавались бесплатные краткие буклеты о городе, но Дарья не привыкла к «ночной жизни» и ей не хотелось начинать таковую в одиночестве, тем более в незнакомом месте, да еще на Востоке: она знала, что с ее внешностью повышенное внимание мужчин обеспечено, а ловко отшивать их у нее не очень-то получалось…

Помимо Дарьи, на конференции были еще трое синхронистов, приглашенных для русской делегации, но молодые переводчики с английского и немецкого, как видно, были знакомы раньше, общались в основном между собой и вечером уходили гулять по городу. А вот переводчица с арабского, полноватая брюнетка лет сорока, в четверг за ужином подсела к Дарье, по-видимому, решив сойтись с коллегой поближе. Дарья обрадовалась, но ненадолго: Аза охотнее всего говорила о нарядах и украшениях – по ее словам, на местном базаре продавались довольно дешевые золотые изделия и «потрясающая» обувь, – о еде, бурно сожалея о том, что она на диете и не может попробовать все здешние вкусности, и о мужчинах. Последняя тема Дарью несколько смутила: она не привыкла столь свободно обсуждать достоинства противоположного пола. Аза же, нимало не стесняясь, разглагольствовала о внешности съехавшихся на конференцию ученых мужей, об их костюмах, манерах, материальном положении и «харизматичности». На вершину пьедестала она поставила Киннама – «не мужчина, а сказка!» – но со вздохом сожаления: «и кончиком пальца не достать, он в жене души не чает, вот повезло ей!» Дарье оставалось только мысленно хмыкать: «Неужели Аза считает, что, не будь Афинаиды, Феодор мог бы обратить внимание на нее? Вот это самооценка, обзавидоваться можно!» Затем похвал удостоился амириец профессор Асад из Соединенных Арабских Эмиратов, а потом, к удивлению Дарьи, Аза заговорила об Алхимике: