Наталия Григорян - Кот в коробке

– Ой, да лааадно, – Антон чмокнул ее в щеку, – не решила она!

– Эээ, я вам не мешаю? – чопорным голосом спросил Мишаня, он явно отвлекся от своей идеи фикс, – А то может мне выйти и оставить вас одних?

– Ладно, Мишань, мы пойдем пожалуй, а то еще сегодня с тещей знакомится, – Антон протянул ему руку.

– Ладно, ребята, рад был, прямо счастлив. Да что там «был», я и сейчас рад. Тоха, свидетелем-то я буду? Свадьба когда?

– Ты конечно. А насчет свадьбы мы еще и не говорили ни разу, да, Ясь?

– Да какая уж тут свадьба, у вас же долгов как шелков, как я понимаю.

– Да, – Но когда мы сказочно разбогатеем, а это стопудово, – развел руками Мишаня, – я мы такую свадьбищу отгрохаем! Огого! Весь поток в шампанском утопим!

– Ой, – рассмеялась Яна, – Мишань, я тебя умоляю, там же девяносто процентов таких ботаников, что хватит и одной бутылки шампанского на всех!

И они, распрощавшись, стали уже спускаться по лестнице, а Мишаня продолжал кричать в открытую дверь,:

– А свидетельница кто? Она такая же красивая как ты?

– Это он тебе как бы комплимент сделал, – шепнул Тося Яне.

– Когда деньги возьмешь, позвони! – раздалось сверху, – Желательно прямо сегодня!

– Ладно! – крикнул Антон в гулкую глубину подъезда Антон, и они вышли на улицу, сразу оказавшись в привокзальной толпе.

Всю дорогу до Королева Антон рассказывал Яне об их с Мешаней проекте, так что доехали незаметно. От станции Подлипки до Яниного дома шли пешком мимо каких-то гаражей и унылых заводских заборов, перемежающихся застройкой шестидесятых годов. В маленьком магазинчике около проходной военного городка купили тортик, кофе и букет цветов для Марины Ивановны. Пошли дальше вдоль территории НИИ. Антон крутил головой, ему было страшно интересно, где прошло Янино детство, где школа, в которой она училась и даже детский сад.

– А вот здесь мой отец здесь работал, – кивнула Яна на бетонное здания на территории научно-исследовательского института, – А вот, кстати ЦУП.

– Ничего себе, – Антон даже остановился, – То есть я знал, что он здесь, в Калининграде…

– В Королеве, нас в прошлом году переименовали.

– В Королеве. С ума сойти, хотел бы я посмотреть хоть одним глазком, как это все происходит. Представляешь, какая ответственность.

– А ведь еще совсем недавно и компьютеров не было, отец всю жизнь на логарифмической линейке считал.

– Я тоже умею, – улыбнулся Антон.

– Я тоже, ясен пень, как говорил папа.

– Эх, повезло же мне! Отхватил дочь самого Ленского! По-любому войду в историю.

– О, это амбиции?

– Не, это плохое слово, я в словаре смотрел. Но войти в историю… мммм… было бы неплохо, – они подошли к Яниному дому.

Семья профессора Ленского жила в серой кирпичной хрущовке, в трехкомнатной, но очень тесной квартире на первом этаже. В подъезде вечно пахло сыростью из подвала, где вечно протекали трубы. Подъезд, давным-давно выкрашенный в трупно-серый цвет, изрядно пооблупился. Войдя в него, Антон обернулся к Яне с недоумением на лице. Они остановились перед дверью.

– Да, – сказала Яна, – папа был бессребреником, никогда ничего не просил, квартиру какую дали, такую и взял. Мама его за это ужасно пилила. Впрочем, не только за это и не только его. Вообще, пока не зашли, хочу сказать, что мама – человек… Непростой. Ты, пожалуйста, не реагируй. Даже если она будет говорить что-то неприятное обо мне, например. Или о папе. Или вообще о жизни, о людях, неважно. Хорошо?

– Ясенька, о чем речь? По-любому, это же твоя мама. Я буду ангелом, хотя, – он грозно сдвинул брови и страшно раздул ноздри, – ты знаешь, женщина, меня лучше не доводить! – Яна рассмеялась и нажала на кнопку звонка.

Мама открыла сразу. На ней было черное платье в огромных желтых цветах, волосы неопределенного цвета собраны в пучок, на губах ярко-красная помада. С тех пор, как Марина Ивановна уволилась с работы, привычка одеваться согласно этикету, принятому в среде товароведов и завхозов, у нее осталась, и с утра первым делом она наносила на лицо толстый слой грима и облачалась в любимые ей яркие платья. Антона поразило, насколько Яна на нее не похожа. Марина Ивановна была компактной, худощавой, с мелкими чертами лица, очень тонкими губами, изогнутыми в брезгливую линию. Она чуть сутулилась, от чего казалась еще ниже ростом. Яна же была настоящей скандинавкой – прямой нос, огромные голубые глаза, очень светлые, с темным ободком, светлые волосы, выгоравшие летом до платиновых, длинные ноги. Она была статной, яркой. Увидев ее один раз, невозможно было не узнать в следующий. «Должно быть, в отца» – подумал Антон, видевший только его черно-белые портреты в книгах.

Марина Ивановна бросила придирчивый взгляд на Антона снизу вверх, потом несколько натянуто улыбнулась:

– Ну проходите, – Яна подтолкнула Тосю вперед. Он с трудом поместился в крохотном коридорчике.

– Привет, мам!

– Янка, ну ты даешь, – охнула мать, невольно теснясь в сторону кухни, – Я думала, ты самая длинная в семье будешь, а ты вон какого великана себе нашла! – она кокетливо протянула Антону руку ладонью вниз, – Ну, раз Яна не торопится нас знакомить, то придется самой. Марина Ивановна. А Вы, стало быть, Антон.

Тося растерялся, схватил ее руку и стал трясти, одновременно пытаясь вручить Марине Ивановне букет. Прошли в так называемую гостиную. Присесть было решительно некуда. На диване громоздились завалы из маминых любимых журналов, каких-то коробок, одежды. Яна явно расстроилась.

– Мам, ты нас что, не ждала?

– Почему же? Ой, спасибо, не стоило, – Марина Ивановна взяла торт из Яниных рук, – А лекарство привезла?

– Ты же ничего не говорила.

– Говорила, вчера, когда ты звонила.

– Нет, мам, я бы купила!

– Что-то у тебя с памятью плохо. Не понимаю, как ты сессию сдала. Это, видимо, из-за роста. Говорят, у слишком высоких людей кровь до мозга плохо доходит, – и Марина Ивановна метнула проницательный взгляд на Тосю.

Яна вспыхнула, но Антон легонько сжал ее руку, и она промолчала.

– А пойдемте пить чай, – как ни в чем не бывало пропела Марина Ивановна.

Спустя пять минут они уже сидели на крохотной кухне за столом, покрытом выцветшей клеенкой, Марина Ивановна в своем коронном месте на углу, Антон все никак не мог приладить свои ноги, а Яна грела на огне чайник со свистком. Пока мама допрашивала Антона с пристрастием, Яна успела быстро отмыть несколько тарелок, ложек и чашек, покрытых культурным слоем старой заварки, зная заранее, что мать в лучшем случае ополаскивала посуду водой. Всякий раз, навещая маму в течение последнего года, Яна старалась наводить порядок, всякий раз тратя по нескольку часов на уборку. Но все равно было досадно, что несмотря на то, что Яна позвонила заранее и предупредила Марину Ивановну, что приедет знакомить ее с Антоном, она и пальцем не пошевелила, чтобы придать квартире хоть сколь-нибудь товарный вид, и Яне было страшно неудобно перед Антоном. За беспорядок, за этот допрос, за то, что в доме нет ни одного портрета Николая Казимировича. После Яниного отъезда мама куда-то их убрала. На креслах громоздились кучи одежды, пианино покрывал толстый слой пыли и каких-то старых газет, в раковине громоздилась гора грязной посуды, которую Яна сейчас и перемывала. А мама продолжала допрос: