Лина Кирилловых - Идущие. Книга II

– А на карнавал ты не собираешься?

– Думаю, нет.

– Почему? Не любишь праздники?

Сенджи, до этого занятая тем, чтобы устроить ящик под ногами поудобней, подняла голову.

– А что такое праздники, Вилле?

Она смотрела на него выжидающе. Он, не очень поняв вопроса, всё же попытался ответить.

– Ну… сладости, много весёлых людей, выступления акробатов и фокусников… Можно посмотреть на дрессированных животных, поучаствовать в конкурсах, объесться сладкой ватой и мороженым. Узнать судьбу у гадалки. Прокатиться на карусели… и на слоне. Да ты сама как будто не знаешь! Что бывает, когда головы рубят, знаешь, а про праздники – нет…

Сенджи покачала головой, как Вилле показалось – скорбно.

– А за чей счёт все эти радости происходят, ты в курсе, Вилле?

– За счёт города, конечно.

– За счёт города, – повторила Сенджи и издала короткий звук, очень похожий на вырвавшееся отвращение. – Ну да, ну да…

Она потянулась к колышку, чтобы отвязать веревку, и Вилле заторопился:

– Но ты не ответила! Почему ты не хочешь пойти? Занята? У всех ремесленников ведь выходной…

– А я – не ремесленник, – возразила Сенджи. – И плащ, как уже говорилось, не мой.

– Ага, и в ящике не реторы, я понял. Сенджи!

– Иди, а то опоздаешь, – со странной мягкостью сказала она. – Бутылочный рыцарь, дурак…

Вилле глядел, понурившись, как она делает первый взмах вёслами. Ловкие, крепкие, маленькие руки, совсем не по-девчачьи уверенно сжимающие тёмное дерево. А ведь весла тоже нелёгкие… Сенджи отчего-то помедлила, тоже смотря на Вилле. Он не мог понять, какое выражение сейчас таят её глаза.

Капюшон она не накинула.

– Вилле, – твёрдым глуховатым голосом произнесла вдруг Сенджи. – Уходи с праздника, как только начнёт темнеть. Может быть, произойдёт нехорошее.

– Мне сказал один мой друг, – ответил Вилле. – Сказал, что в прошлом году, когда горела фабрика, люди нашли послание на одной из стен. Дикари написали, что они хотят сжечь карнавал. Так это правда?

Сенджи выдохнула сквозь стиснутые зубы. Она словно сдерживала себя, чтобы не сорваться и не выхватить нож, как полчаса назад в переулке. Наконец успокоилась и сказала ровным тоном:

– Это ложь. Южные, как ты говоришь, дикари ничего жечь не будут. Будут жечь те, кто работает на королевскую службу пропаганды. Вилле, запомни: ни один из тех, кто живёт за Стеной, никогда не был врагом, пока король не решил их такими назвать и сделать. Я знаю, что ты мне не веришь, но хотя бы запомни. И уходи до темноты.

Она взмахнула веслами ещё раз, и тогда Вилле прыгнул.

Он приземлился почти в центр лодки, которая чуть не перевернулась. Ящик больно ударил его по лодыжке и голени. «Кретин!» – закричала Сенджи, хватаясь за борта. А в гневе она ещё красивей, сказал себе Вилле, но только вот теперь наверняка достанет свой нож и не уберёт его, пока не… Как там – кровь фонтаном?

– Кретин! – бушевала Сенджи. – Сумасшедший!

Он смущённо и неловко улыбался ей, и, возможно, из-за этого она быстро прекратила свои вопли.

– Тебя самого надо на помост к трюкачам. Отлично знаешь один фокус, который называется – «выводить из себя». Словами и действием. Нет, ну кретин же… Чего ты от меня хочешь?

– Чтобы ты объяснила мне свои слова про южных дикарей и поджоги. Про то, что я – болван оболваненный, – Вилле устроился на низкой лавке. – Я могу сесть на вёсла, кстати.

– Богатенький мальчик умеет грести? – съязвила Сенджи.

– Умею. Меня Марк научил. Мой старший друг.

– Тот друг, что сказал тебе про поджоги?

– Нет, это Анри. Он фермер, возит нам фрукты и овощи… Анри сегодня пойдёт на праздник со своей маленькой дочерью. Я не хочу, чтобы с ними что-то случилось, Сенджи.

– Ну, а я тут при чём? – спросила Сенджи раздражённо.

– При том, что что-то знаешь. Я не уйду, Сенджи. Поэтому или рассказывай, или бери свой нож и это… кишки наружу… Сможешь потом перекинуть мой труп через корму?

Сенджи вдруг расхохоталась. Но это был горький, безрадостный смех, немного вымученный, словно его обладательница решила, что лучше уж неживой хохот, чем ругань. Она вновь положила руки на вёсла и пошевелила левым, выравнивая свою лодку. Странный, взрослый нервный тик свёл на мгновение её щеку.

– Вёсла я тебе не дам, – тихо сказала Сенджи. – Потому что ты не знаешь, как там правильно грести. Ладно, я возьму тебя с собой. Но потом пеняй на себя.

Вилле обрадовался.

– Нет уж, я не стану жалеть… Но куда мы плывем? К тебе домой?

Сенджи ухмыльнулась уголком рта.

– На карнавал.

– Постой-ка, – Вилле недоумённо посмотрел на неё. – Но ведь канал – кольцевой. Нет никакого смысла плыть, потому что расстояние до площади не изменится. В любом случае нам придётся идти пешком.

– Это ты так думаешь, – ответила Сенджи.

Широкими и уверенными гребками она повела лодку вдоль набережной, держась на небольшом отдалении от её мраморных стен. Здесь – мрамор, а в метрополии набережные из гранита, но метрополия стоит на берегу моря, и море это ледяное, солёное, мрамор бы быстро разъело… или же дело в другом? Город богат, как знал Вилле, но и метрополия тоже. Мрамора здесь немало, добывают его где-то в карьерах – где-то за Стеной, и вот ещё зачем нужны патрульные дирижабли и гарнизоны гвардейцев… Мысли набегали одна на другую и путались, поэтому Вилле стал думать о дедушке. Что бы тот сказал, услышав от Сенджи о поджогах, вершимых не дикарями, а какими-то пропагандистами? Сенджи ведь ещё ребёнок. Ребёнок с ножом. Ей просто кто-то задурил голову, а теперь и она, поверив, в свою очередь…

– Сенджи, а кто твои мама и папа?

– Земля и трава, – сказала Сенджи. – Они умерли.

Вилле ощутил неловкость. Зря это он…

– Мои тоже, – и поспешно добавил: «Прости».

В голубых поблёскивающих глазах отразилось изумление.

– Вот оно как, – протянула Сенджи. – Ты, Вилле, выходит, такой же… Не ожидала.

Они помолчали. Сенджи вздохнула.

– Скучаешь по ним?

– Я был слишком маленький, когда это случилось. Они летели на дирижабле, может, ты слышала – «Левиафан». Он разбился в горах. Я очень плохо помню родителей. И давно привык, что у меня их нет.

Сенджи чуть наклонила голову.

– Мне всё равно жаль, Вилле. Потеря – всегда потеря, даже если ты и владел потерявшейся вещью слишком недолгое время, чтобы привязаться к ней и… осознать присутствие. Ты извини, что я говорю так материально. Люди – не предметы, я знаю. Но…

– Да ничего, – удивлённый Вилле не сразу нашёлся с ответом. – Просто у тебя сейчас речь, как у студиоза какого-то… Ты мне не соврала насчет возраста? Может, тебе все восемнадцать?

– Вот ещё, – фыркнула Сенджи. – Я не такая старуха. А если будешь обзываться, получишь в лоб. Тоже мне выдумал – «студиоз».