Мария Фомальгаут - Несъедобное время

Потому что.

Кэтти.

Пришел рай.

Нет, не на земле.

Во сне.

Пришел осторожно, постучался к людям, люди открыли, люди пустили, люди всегда сны пускают. А там озеро, прозрачное, до самого дна, и кажется, что лодка плывет по воздуху. А там еще цветы в человеческий рост. А там еще вода на вкус как вино. И…

Люди просыпаются, сонно потягиваются, вспоминают сон – надо же, какой. было там еще что-то на деревьях, что-то, что-то, что-то… А, ну да, бриллианты на деревьях росли.

Там.

Там, куда так и не причалил челнок.

Люди встают, на работу идут, ну кто где работает, меж собой переговариваются, видели, чего, видели, как, бриллианты на дереве, вино в реке…

Ходят.

Переговариваются.

Смеются.

На пульт управления и не смотрит никто. А? Что? Какой полный вперед, окститесь, куда там полный вперед, смеетесь, что ли…

– В чем дело?

Это она на меня сердится.

Она.

Хозяйка моя.

А я что, а я ничего, а я что могу сказать, ну не получился сон, не получился, кто ж знал, что люди на удочку не клюнут, кто ж знал…

А она все равно сердится, ух, как сердится, плевать она хотела, что там людям понравилось, не понравилось, она жить хочет, а как она теперь жить-то будет, а? Как, спрашивается?

Капитулирующе выставляю вперед руки, спокойно, спокойно, счас, счас все будет, скорее, скорее клею другой сон, уже неважно, какой, сон не клеится, черт их пойми, людей этих, что им надо…

Ей некогда ждать.

Она убивает меня.

И не говорите, что я не могу этого говорить, что меня уже нет в живых. Я и не говорю, меня уже нет, только тень моей тени, воспоминание воспоминания.

С ней шутки плохи.

С Целью-то.

…просыпаюсь.

Я.

И еще я.

И еще много-много разных я.

Ну а как вы хотели, у каждого человека своё я.

Вот они все и просыпаются, каждый со своим я. Беспокойно подскакивают на постели, растирают виски, потягиваются, позевывают, вспоминают. Что-то было, что-то, что-то, нехорошее что-то, что-то…

А.

Ну да.

Черная пустыня до самого горизонта.

Черные тени насколько хватает глаз.

И смерть – со всех сторон.

Люди выходят, на работу идут, переговариваются друг с другом, перешептываются, переглядываются, пере… пере… пере… Это что ж будет-то, да оно не будет, оно уже есть, оно там… там… куда причалит челнок, когда вернется домой…

А потом гремит по всему челноку на тысячи тысяч голосов:

– Впере-о-о-о-од!

Но – шепотки, шепотки, шепотки, да как же это… да это как… да почему… да спасать же надо… да там же эта… Эльза… Лиза… Кэтти… да ей же там каково…

И опять по челноку – на тысячи тысяч голосов:

– Наза-а-а-а-ад!

А там:

– Вперео-о-о-о-од!

А тут:

– Наза-а-а-а-ад!

А там:

– Вперео-о-о-о-оо-д!

Звон клинков.

Выстрелы.

Кто-то поскальзывается в луже крови, кого-то добивают.

– Виноват.

Сонник смотрит на хозяйку, опускает голову:

– Виноват.

Сонник.

Это который сны делает.

Тяжелая работа, что есть, то есть.

А вот теперь сонник смотрит на хозяйку и говорит:

– Виноват.

Хорошая хозяйка у сонника.

Цель.

Это цель, которая вперед.

Сонник оправдывается, сонник сам не знает, как так вышло, что не послушались люди, не повернули люди, а вон как – одни говорят – вперед, другие говорят – назад.

А цель не сердится.

Вот это вот самое странное.

Не гневается цель.

Смотрит на сонника, ну как смотрит, у цели глаз нет, и лица нет, и ничего нет, а вот – смотрит.

И говорит соннику:

– Молодец.

– Ну а как ты хочешь… цель-то, она как живет?

Смотрю на вражеского сонника, – мда-а, разобрало его винишко, разобрало, надо же как развезло с одного бокальчика…

Пожимаю плечами:

– Ну, так и живет… сны снит…

– Сны-ы-ы… это раньше было, когда цель молодая была, сильная… сейчас-то состарилась цель, сейчас-то мало ей сна, чтобы потом орали – назад…

Меня передергивает. Моя цель орет – вперед.

– Я, вроде слышал, что цель наоборот, чем больше живет, тем сильнее становится…

Бред собачий… так вот… цели надо, чтоб за неё дрались… чтоб умирали за неё, понимаешь? – Только так она сильнее становится…

– Вот те на….

– А ты как думал?

– Да вообще как-то не задумывался… ну цель и цель…

– Не заду-у-умывался он… на хрена только держат таких вообще, не задумывался он… у нас Цель только так зверствует, требует, чтобы идеи ей новые подкидывали… а кто молчит, глазами хлопает, того гонят к хренам собачьим…

Чужой сонник не договаривает, чужой сонник что-то чует, что-то видит, быстро с него хмель сошел, побледнел сонник, да что с тобой такое, тебе хоть вино пить можно, друг любезный, или ты сейчас с сердечным приступом свалишься…

Не валится. Показывает в темноту, хочу спросить, что там, не успеваю – понимаю.

Цель.

Только еще не понятно, моя или его.

А нет.

Понятно.

Моя.

Или…

Не…

Его…

Или…

Обе. Обе цели смотрят на нас, углядели, увидели, унюхали, учувствовали, вот они, работнички наши, сидят, винишко пьют, болтают…

Сжимается сердце. Думаю, как это бывает, когда убивают, когда не люди убивают, эти-то меня только так били, а когда убивает цель, это будет новенькое что-то, это я только со стороны видел, вот только что был человек – и нет его, ну разве что звякнет, упадет на пол пряжка ремешка или горсточка монет, один раз зубной протез упал…

Колотится в висках – бежать, бежать, бежать, куда бежать, зачем бежать, как будто на челноке можно куда-то убежать…

– Пойдем.

Это цель.

Моя цель.

Смотрит на меня, говорит:

– Пойдем.

Не знаю, что делает вражеская цель, но, похоже, тоже говорит своему человеку – пойдем.

Расходимся. Цели разрешают нам пожать друг другу руки, откланяться. Отчаянно соображаю, почему цели не убили нас здесь и сейчас, чего они ждут, чего-чего-чего, или еще помучить хотят, или еще что…

Вхожу в покои цели, тут надо что-то говорить, какие-то оправдания, извинения, наскоро сочиняю какую-то неумелую ложь, да я вообще не знал, что это сонник вражеский, да это Кирюха, да мы с ним еще в школу ходили, это когда было-то, сто лет в обед, а тут встретились… Понимаю, что не прокатит, и близко не прокатит, Цель мои мысли лучше меня знает…

Я…

Цель не дает мне договорить, приказывает…

Приказывает…

…вот черт…

Похоже, хмель еще не сошел, да так и есть – не сошел, мерещится мне на пьяную голову невесть что, в жизни бы не подумал…

Переспрашиваю.

Нет.

Никакой ошибки быть не может.

На негнущихся ногах подбираюсь к обиталищу Цели, дрожащими руками беру обиталище, прижимаю к себе – грудь обдает могильным холодом.

– Неси – приказывает Цель.

Несу.

Вот так – по коридорам, по отсекам, люди проходят мимо, оглядываются, кто-то спешит ко мне, бормочет, парень, ты чего, надорвешься на хрен, давай помогу… Хочу отмахнуться, Цель давит на голову – соглашайся давай, еще не хватало, меня уронишь, хоть бы спортом что ли занимался, в самом-то деле… Хочу ответить, что меня нанимали сны делать, а не Цели таскать – не отвечаю.