Татьяна Краснова - Литературный оверлок. Выпуск №4 / 2017

Но то – тема для отдельного романа.

………………………………………………………………………

Рассказала нам хозяйка помимо истории быта уймонских старообрядцев и совсем удивительные истории.

«Мне, – говорит, – если наврали, то и я вам сейчас навру. Но так зато честна. Деверь мой на вертолёте служил. Как-то летели близ Белухи. Глядят вниз, а там три огромных силуэта в белых саванах. Вот будто бы скалы, а то молящиеся святые. Пытались заснять, да как за камерой полезли, а те в туман и растворились, опали. Это ведь раньше были святые видны, а теперь-то невидимы стали». Рассказывала, как на свидании с женихом в молодости, видела, как из сопки вылетел огненный шар, да улетел в небо. Боялись рассказать – в деревне бы засмеяли. Да вот и сестра её видела «летающих гостей». И таким людям вертится. Такие люди – вот драгоценность гор, вот «аура». Вот оно, убежище для бегущих «конца света». Чтить таких людей, слушать, искать.

16.07.13

В избе староверов.

……………………………………………………… (отдельно)

Автостопом добрались до Усть-Кокса. Далее, стопом же – до Горно-Алтайска. Водитель просил, чтоб поддерживали беседу – боялся заснуть. Но мы, утомлённые, всё же сникли, глубоко было за полночь. А он всё гнал и гнал, и под утро только остановился на подъезде к Горно-Алтайску.

17.07.13

Лама местного дацана – ойрот по происхождению. Охотно рассказывал о трудностях, с которым сталкиваются буддисты в этих краях. Как не приемлет «глухое» население местных деревень ни учения, ни культуры. Не хотят и слушать, а читать не умеют. И всё чаще и чаще пьют, всё больше питейных открывается с прибытием новых людей с запада.

«Ничего плохого не скажу, – говорит, – вот только ларьки пивные, как грибы растут, а буддистам и приходить некуда. Традиционная сангха [2] по всем бумагам даже значится, и места закреплены, а тюркские народы Алтая нас, тоже тюрков, да и ойротов, не принимают. Это в Москве и книги в изобилии, и всё вам есть, а в глуши и народ глух. Да и книги покупать-то не на что».

Рассказывал, как совсем недавно пытались группу монахов сжечь, заперев в доме. «Они строили мандалу, и как раз когда окрашивали контуры поля огня красным песком, слышат – двери „щёлк“, и заперли. И керосином пахнет. А с той стороны факел горит, в щели видать, как подносят. Благо был дождь, и дом не занялся. Это потому, – говорит, – что поле элемента „воды“ в мандале было к тому времени окрашено».

Спросили, почему это Белуху называют «уч-Сумеру»? Лама не сразу находится с ответом, но, улыбаясь, говорит тихо: «называйте как-нибудь ещё…». Потом всё же удаётся разговорить застенчивого ойрота про гору Сумеру, четыре континента священной Шамбалы. «Но вот что, – заключает лама, – Уч-Сумеру – это не то, о чём говорят, а то, о чём молчат».

18.07.13

Алтайская свадьба.

……………………………………………………. (отдельно).

1 1 [1] полностью окружённый льдом скалистый пик, горный гребень или холм, выступающий над поверхностью ледникового покрова или горного ледника [2] Община буддистов

Родился и вырос в Москве. По первой специальности слесарь электроподвижного состава. Закончил Литературный институт им. А. М. Горького (семинар С. П. Толкачева). Работаю курьером. Писал рецензии в «Книжное обозрение». Есть несколько публикаций в толстых литературных журналах. Членства в Союзе писателей не имею.

В то яркое жёлтое лето мы с двоюродным братом отправились в Тамбовскую область – в деревню Хомутовка, где у него жила бабушка. В той же самой деревне, совсем недалеко от братовой, – жила когда-то и моя бабушка. Она, правда, была и его бабушкой – уже второй по счёту, в то время как у меня числилась одной единственной.

Такая вопиющая несправедливость усугублялась ещё и тем, что, по наущению какого-то залётного, дальнего и дурного родственника, моя бабушка (в разгар денежной нестабильности) второпях продала дом за копейки; и приезжать в деревню Хомутовка мог я теперь только в гости к своим двоюродным братьям, а никак уже не в собственный родной дом к собственной любимой бабушке. На чужие пироги пасти не разинешь.

Шурику шёл пятнадцатый, а мне было ещё тринадцать, как и другому – мне двоюродному, а Сашке родному – брату Лёше, который уже ждал нас в деревне.

В поезде мы всю дорогу распивали пиво, храбрясь, что такие взрослые и едем в деревню одни. И, конечно, трепались о девочках. Шурик вводил меня в курс деревенской жизни. Всё предыдущее лето, по рассказам, прошло за игрой в «бутылочку», посиделках у костра с гитарой и в других тому подобных простых сельских радостях.

Особенно расхваливалась Светка, с которой Сашке часто выпадало целоваться и о чьих достоинствах знал он не понаслышке. Также упоминалась Оля, которую он не особо жаловал. «Это тебе, наверно, подойдёт», – говорил он с ухмылкой, посасывая «Балтику-трёшку». Намекая, гад, на моё не худенькое телосложение. «Посмотрим», – отвечал я, глядя на тянувшуюся за окном белую полосу пустеющей русской жизни и оставляя позади футбол с друзьями во дворе, игровую приставку и родных сердцу комнату и маму.

По приезду, мы сразу стали Капечкиными и должны были забыть на время московские фамилии, так как в деревне такая традиция – носить фамилию дома, в котором живёшь.

Лёха возился в сарае с безнадежно старым мотоциклом, и мы вдвоём с Шуриком отправились проведать соседей. Светку мы нашли равнодушной и скучающей. Она сидела на лавочке, ковыряя в земле прутиком. На меня даже не посмотрела. А я так надеялся тут всех очаровать и утереть братьям нос.

Пока Сашка болтал с ней, я уверился, что Света порядком подзаскучала, и никакая «бутылочка» нам уже не светит. Так и было. Вскинув белокурую прядь волос и щурясь от солнца, она наконец уведомила нас, что завтра уезжает обратно в Москву.

«Ну как?!» – спросил меня Сашка, когда они закончили, и мы отошли в сторону.

«Да так себе», – ответил я, держа ещё в памяти её красные большие пальцы на ногах, с остриженными «до мяса» ногтями. Возможно, они огрубели, пока Светка носилась с местной пацанвой по полям (впрочем, судя по её тоскливому виду, она вряд ли так весело проводила время). Или моё детское воображение делало их особенными, когда они на самом деле были самыми обыкновенными. Но так или иначе, это не было причиной считать её недостойной. И я, конечно, обманывал. Себя, брата. Да и её тоже.

Зато Оля была – совсем другое дело. Вся такая крепенькая, короткостриженая и кудрявая, как овечка (братья так и дразнили её: барашком). И она никуда не спешила, с ней предназначалось провести нам лето. И не знаю, как смотрели на это братья, но я был очень даже рад.