Max Djeen - September. Anatomy of madness

– Здесь не далеко – вдруг заговорил он. Но мне было не до его слов. Меня привлекла и даже немного развлекла надпись на его старой, как и он сам куртке: «Just do it!». Отличный слоган для живущего на кладбище старого гробовщика. Видимо следуя этим простым словам, он пользуется недурным спросом у своих клиентов. Хотя, по его виду этого конечно не скажешь. Я незаметно улыбнулся.

Жилище его полностью соответствовало внешнему виду старика. Словно карточный домик, его хижина состояла из составленных, и опертых на вбитые в землю деревянные палки, огромных ржавых листов железа. Через щель в двери, присмотревшись, можно было изучить начинку этого жилища. Как бы это ни было парадоксально, но внутри было достаточно уютно. Земля была всюду застелена коврами поверх больших дубовых досок. Теплые оттенки ковров, создавали некое подобие домашнего уюта. В углу стояло некое подобие книжной полки, полностью забитое книгами. Конечно «книжная полка» – это слишком громкое название для того, что ею служило. Это была незамысловатая конструкция – на двух вертикально поставленных кирпичах лежала деревянная тонкая плитка, на ней еще два кирпича, также накрыты доской, и так на целых шесть этажей. Судя по всему, старик любил читать. Корешки книг были настолько затасканными и потертыми, что прочитать хотя бы одно слово целиком, даже при должном усилии было сложновато. На самом верху «шкафа» стояла фотография, на ней была запечатлена семья. Еще молодой гробовщик и, судя по всему, его жена с дочерью. Внизу снимка каллиграфическим почерком было написано: «Любимому Тому от любящей жены Эммы и дочери… С приветом из Лондона» Имя дочери скрывала рамка.

«Теперь я знаю его имя…»

На так называемых стенах, висели картины, судя по всему, найденные беднягой где-то на помойке, но как не крути, все же, они отыгрывали свою немаловажную роль для создания общего уюта. Рассматривая их, я вдруг поймал себя на мысли, что за все время нашего с ним знакомства я до сих пор не сказал ни слова. В этот момент мне стало неловко, ведь он, судя по всему, тащил меня на себе, что бы я не замерз насмерть, а я даже не соизволил элементарно поблагодарить его. Что бы как-то исправится я, словно великий ценитель искусства промямлил:

– Отличная… – Ком в горле от продолжительного молчания заставил меня запнуться.

– Что? Повтори… – Хриплым голосом переспросил он.

– Отличная, говорю, у Вас картина! Вы обладаете очень тонким вкусом. – Таким же тонким как мой голос, когда я произносил эту фразу.

Он с неким подозрением строго посмотрел прямо мне в глаза. На секунду стало даже не по себе от такого, но потом он несколько «смягчив» линии лица пояснил.

– Она просто закрывает дыру в стене. Садись – он показал, на матрац, лежащий на земле.

Осознавая, насколько глупо выгляжу, я послушно выполнил его приказ. Все это время, пока я оценивал его жилье, он крутился у некого подобия газовой плитки. Постоянно грохоча металлической посудой.

– На выпей – это согреет, – он протянул алюминиевую кружку. Я почувствовал запах корицы.

– Это глинтвейн, пей пока горячий. – забота с которой он выговорил последнюю фразу, скорее напоминала сюжеты из триллеров, где маньяки, запершие своих жертв в подвалах иногда приносили им еду и воду, что бы последние не умерли с голоду.

Я не мог в это поверить, но вкус напитка был идентичен вкусу напитка, который делала моя Ким… Я замолчал. Даже мелкие намеки на хорошее настроение или капельку позитива растворились в горячем вине. Боль наполнила мое сердце и хлюпала через края, подобно глинтвейну из кружки со смятыми бортиками. Этот запах, этот вкус… Старик что-то говорил мне, но уже его не слышал, я сидел на берегу озера…

Была прохладная ночь. Она достала из рюкзака термос и попросила закрыть глаза. Я почувствовал, как Ким поднесла к моим губам чашку

– Пей – нежным голосом произнесла она.

Чувствую как ее губы приближаются к моим. Чувствую, как от них пахнет корицей и вином. Она целует меня… Ее губы медленно плывут к моему уху

– Я хочу от тебя сына…

… – Эй, парень! Что это с тобой? – голос старика ворвался в мой теплый мир воспоминаний…

– Да, простите, видимо я перемерз сегодня ночью. – оправдываясь произнес я.

Пока я был в том мире, на улице успело стемнеть, и старик зажег несколько свечей, в их свете я наконец-то обратил внимание и рассмотрел его лицо. Как оказалось у него на лбу нашел себе место шрам, очень похожий на четырехконечную звезду. Я не стал спрашивать откуда он. Но при этом, слушая рассказ о его невеселой работенке, просто не мог отвести глаз от этого увечья на его лице.

– Тот мальчонка, на чьей могиле ты лежал, ты знал его? – он из подлобья пронзительно посмотрел на меня.

Словно воткнув два пальца в розетку, меня с ног до головы пробрало морозом. Но я нашел силы ответить.

– Это… Это мой… – боль пролилась на все тело – Это мой сын – выпалил я, закрыв при этом глаза.

– Ох, ну прости парень, я не хотел сделать тебе больно. – он по-отечески похлопал меня по плечу.

Он опустил голову, в его глазах читалась захлестывающая волна печали. Немного помолчав, старик поднялся с места, отошел к двери и, опершись на стену рукой, не поднимая головы заговорил.

– У меня когда-то тоже был ребенок, но… Но она со своей матерью погибла в авиакатастрофе, когда они возвращались от ее родителей из Лондона. Их самолет упал в Атлантический океан – никто не выжил. Ходят слухи, что несколько человек все же удалось спасти, но среди них не было моей жены… – В его голосе было больше горечи чем, в самой горькой на свете правде.

– Потому, я знаю… Я знаю как это… – после небольшой паузы, добавил он

– А девочка? – перебил я – Девочку спасли?

– Нет, среди тел погибших не было и половины летевших в самолете… Ни жены, ни дочери… – Старик помрачнел еще больше, чем прежде.

– Соболезную… Это грустно. – мне хотелось рассказать ему о своей истории, но он продолжал

– Узнав о катастрофе, я впал в траур. И я даже не заметил, как он превратился в шестимесячный алкогольно-наркотический сон, а когда проснулся у меня уже не было ни дома, ни имущества, ни будущего… И семьи, тоже не было – запнувшись добавил он. – Моя жизнь будучи счастливой и прекрасной, вдруг стала холодной и бессмысленной.

Я не стал говорить ничего, ведь как никто понимал всю горечь этой ситуации. Мы просто молчали и смотрели, как догорает свеча.

– Думаю, мне пора – нарушил я тишину.

– Куда? Ночь на дворе. Оставайся. – явно не без доли удивления в голосе, выронил старик.

Мне нечего было сказать ему. Я видел, что у него явно давно не было гостей, да и просто собеседников тоже. Потому, я согласно кивнул ему в ответ, показывая, что он прав и эта моя идея действительно глупа.