Александр Островский - Сердце не камень

Вера Филипповна.Отчего ж не дождешься? Ведь уж я плачу, Ераст!

Ераст.Это для меня сверх всякого ожидания. Такое счастье, что уж я и не знаю, как его оценить и чему приписать! Все-таки по крайности позвольте хоть ручку поцеловать.

Вера Филипповна (задумчиво) . Не надо, мой друг; ты знаешь, что я не люблю.

Ераст.Вы сами изволили говорить, что у матери следует руки целовать, а вы для меня гораздо дороже-с. Потому мать – это дело даже довольно обыкновенное, у всякого она есть; а чтоб посторонняя женщина такие чувства имела – это, по нынешним временам, невозмо-кно и встретить. Не обижайте, позвольте ручку!

Вера Филипповна.Ну, изволь, мой дружок. Только, пожалуйста, чтоб уж никогда…

Ераст (целуя руку) . Как никогда, как никогда, помилуйте! Подняли меня до небес и опять приказываете мне взять оборот на старое положение. Я так осмеливался думать, что не последний раз я от вас такое утешение в своих горестях имею.

Вера Филипповна.Да я, дружок, только насчет поцелуев-то; а побеседовать с тобой, посоветовать что, потужить вместе я, пожалуй, и вперед не откажусь.

Ераст.Только того-с и жаждет душа моя.

Вера Филипповна.Что ж, отчего же! Тут дурного ничего нет.

Ераст.Окромя хорошего, ничего нет-с. Но при всем том я от вас отойду подальше; потому Аполлинария Панфиловна сюда приближается. (Уходит.)

Входит Аполлинария Панфиловна.

Вера Филипповна и Аполлинария Панфиловна.

Вера Филипповна.Воротились?

Аполлинария Панфиловна.Затолковалась с одной знакомой. А вы все еще тут сидели?

Вера Филипповна.Да, отдыхаю. Хорошо здесь воздухом-то подышать; еще поспею, служба долгая, часов до десяти.

Аполлинария Панфиловна.Да, да, конечно, на вольном воздухе… то дома-то, в четырех стенах сидеть! Проводить есть кому, так что ж вам! Не то что до десяти часов, хоть до полуночи оставайтесь.

Вера Филипповна.Я без провожатых, одна езжу.

Аполлинария Панфиловна.А словно как я тут вашего приказчика, Ераста, видела.

Вера Филипповна.Да, и я видела; так ведь он тоже помолиться пришел, а совсем не для проводов; он сам по себе, а я сама по себе.

Аполлинария Панфиловна.Да, конечно. Хороший он человек, солидный, скромный такой.

Вера Филипповна.Не знаю я их, приказчиков-то, да и вижу их очень редко. Какие они там, уж это не мое дело, это Потап Потапыч знает.

Аполлинария Панфиловна.Хороший человек, хороший: не болтун, не похвастает, женщину не опозорит, которая к нему снисходительность имеет, уж хоть умрет, а промолчит. Другие ведь такие охальники, чего и нет, наговорят; а этот хоть бы что и было, так режь его, не выдаст. Оно и дорого для нас, для женщин-то.

Вера Филипповна.Не понимаю я, что вы говорите.

Аполлинария Панфиловна.Да что вы, Вера Филипповна; что тут такого непонятного! Разумеется, скромный мужчина гораздо приятнее. Другой, знаете, и собой некрасив, а, глядишь, очень хорошая женщина любит. А за что? За скромность. Вот Оленька сама мне проговорилась, а он молчит и виду не подает.

Вера Филипповна.Оленька, говорите вы? Какая Оленька?

Аполлинария Панфиловна.Да Оленька, ваша племянница. Болтушка она; хорошо еще, что такого скромного человека нашла. Попадись она другому, гак уже муж-то давно бы узнал.

Вера Филипповна.Да что вы говорите! Может ли быть!

Аполлинария Панфиловна.Да что ж такого мудреного! Эх, матушка Вера Филипповна. Да сплошь да рядом, чему тут удивляться-то!

Вера Филипповна.Нет, я не верю вам, он кажется таким скромным, сиротливым.

Аполлинария Панфиловна.«Кажется». Да мужчина, каким ему нужно, таким он и кажется: где надо быть смирным, он смирен, где надо бойким, он бойкий; где плакать – плачет, где плясать – пляшет. Всякий мужчина коли он не дурак, так плут; а у всякого плута свой расчет. Разини-то повывелись, нынче палец в рот не клади, откусят.

Вера Филипповна.Ах, право, как это неприятно, как неприятно!

Аполлинария Панфиловна.Да вам-то что за дело:Пущай их…

Вера Филипповна.Да как же это… в нашем доме! Нет, нехорошо, нехорошо.

Аполлинария Панфиловна.Да ведь слухов никаких нет, никто про это тоже не говорит, все равно что нет ничего.

Вера Филипповна.Нет, все-таки… Вот поди узнай людей-то!

Аполлинария Панфиловна.Да зачем их узнавать! И верить никому не надо. Надо только самой быть осторожной. Ведь не к присяге же всякого приводить! Вот я никому не верю. Мало ли что сгоряча-то говорится… Пожалуй, меня обманывай, я не рассержусь: я зато сама десятерых обману. Ах, заболталась я с вами. Прощайте, домой пора.

Вера Филипповна.Уж и я.

Аполлинария Панфиловна.Что так? Вы достоять хотели?

Вера Филипповна.Да что-то нездоровится, так как-то не по себе.

Аполлинария Панфиловна.Погуляйте немножко! На воздухе-то лучше. Куда вам торопиться!… Да где он тут? Вон, кажется, идет… Парень-то так, без дела шатается… он и проводит вас. Прощайте! (Уходит.)

Вдали показывается Ераст.

Вера Филипповна и Ераст (вдали).

Вера Филипповна.Кто из них лжет: он или она? Да что мне, в самом деле… как хотят; мне за них не отвечать. Только вот уж разговаривать-то не надо. Разве пойти в собор… да нет, какая уж молитва.

Ераст подходит.

Что тебе, Ераст?

Ераст.Не будет ли какого приказания от вас?

Вера Филипповна.Какие приказания! Я уеду сейчас.

Ераст.А мне-с?

Вера Филипповна.Да что ж мне до тебя! Хочешь оставайся, хочешь – домой ступай.

Ераст.Только и всего-с?

Вера Филипповна.Чего ж тебе! Я приехала молиться, ты тоже; я себя знаю, и ты свое место понимай.

Ераст.Это уж совсем другой разговор против давешнего, одно к другому не подходит.

Вера Филипповна.Ну, что ж делать! Пока человека не знаешь, так ему и веришь; а как узнаешь про дела его, так по делам ему и цена.

Ераст.Теперь я понимаю. Так я и ожидал. Значит, в ваших глазах меня очернили; и теперь, что было Для меня дорогого на свете, я всего лишен, потому вы считаете меня неосновательным человеком. Ну, что ж Делать? Знать, такая судьба, так тому и быть. Но после всего этого позвольте вам сказать два слова.

Вера Филипповна.Говори!

Ераст.Первое-с: ничего такого и никаких дурных дел за мной нет. Если что вам сказано, так это все пустое, все наносные слова. Есть за мной один грех: что я больше всего на свете уважаю и люблю женщину, которая очень высока для меня; но этого я грехом не ставлю.