Бранислав Нушич - Госпожа министерша

Живка. Да, да! (Многозначительно смотрит на Васу.) Васа, позвони по поводу того, что я тебе сказала. Скажи ему, пусть лучше домой не возвращается! (Уходит вместе с Натой.)

Васа, Чеда.

Васа (сначала берет из шкатулки, стоящей на столе, папиросы, наполняет свой портсигар, а затем идет к правым дверям). Дара, Дара!.. Чеда здесь? Пожалуйста, скажи ему, пусть выйдет сюда. Я хотел бы с ним немного поговорить.

Чеда (входит). В чем дело, дядя Васа?

Васа. Я хотел сказать тебе, Чеда… Слушай, что такое я хотел тебе сказать? Ах, да! Подумай, мы узнали, кто написал в газете!

Чеда. Да ну?

Васа. Как ты думаешь, кто?

Чеда. Откуда мне знать?

Васа. Ты!

Чеда. Да нет, не может быть!

Васа. Право, ты!

Чеда. Кто бы это сказал!

Васа. Знаешь, как мы узнали?

Чеда. Очень любопытно!

Васа. Узнал Никарагуа и сообщил нам.

Чеда. Да разве этот Никарагуа все еще вмешивается в наши семейные дела?

Васа. Нет, он не вмешивается, он только написал нам и требует сатисфакции.

Чеда. Пусть Анка и даст ему сатисфакцию.

Васа. Да, этот пирог ты ему здорово испек, нужно признать. Но вот другой пирог, который ты испек Живке в газетах, тебе не удался.

Чеда. Подгорел малость.

Васа. Здорово подгорел, а не малость! И вот, брат, не пристало тебе прибегать к подделкам.

Чеда. К каким подделкам?

Васа. Ну, например, ты прежде всего подделал меня.

Чеда. Не понимаю.

Васа. Понимаешь, как тут не понять. Представился человеку, что ты дядя Васа, а это, братец, подделка, и я из-за нее чуть-чуть не погиб. Ну, да что обо мне, пусть это тебе простится, но ты подделал и Живку.

Чеда. Разве я кому-нибудь представлялся как министерша?

Васа. Нет, но ты написал, что она отвратительная баба, а это подделка.

Чеда. Ну, насчет этого не знаю.

Васа. А знаешь, друг, этим ты совершил самый большой грех, какой только может совершить живой человек. Убьешь человека – найдешь у закона какие-нибудь смягчающие обстоятельства; ограбишь церковь – опять найдешь у закона снисхождение; подожжешь у соседа дом – тоже; но если ты открыто скажешь о теще, которую считают добродетельной, что она отвратительная баба, то нет такого закона на земном шаре, чтобы найти для этого преступления смягчающие обстоятельства.

Чеда. Я, видите ли, этого не знал.

Baca. Конечно, не знал, не знал ты и того, что все это дело плохо для тебя кончится. Давай-ка мы с тобой серьезно поговорим.

Чеда. Знаю, знаю уж, вы хотите мне посоветовать оставить жену.

Васа. Да нет, какая там жена, сейчас речь идет о более важных вещах, чем жена. Оставь то, о чем я с тобой раньше разговаривал: это я говорил по министершиной указке и тогда, конечно, должен был говорить всякую чепуху. А вот то, о чем я хочу поговорить с тобой сейчас, – это уже по моему собственному разумению.

Чеда. Итак, я слушаю.

Васа. Все это дело с газетами, как ты и сам видишь, зашло далеко, весьма далеко. Сам Сима оказался в очень трудном положении. Он недавно говорил нам по телефону, что дело будет вынесено на заседание министров еще сегодня до полудня.

Чеда. Это хорошо!

Васа. Знаешь, я кое-что придумал – и целиком уж своим умом, – как сделать, чтобы это дело каким-нибудь образом замять!

Чеда. Ну и замните!

Васа. А как я могу замять! Я тут ничего не могу, только ты можешь. Если бы ты, например, написал прямо так: то, что я наплевал, согласен вылизать.

Чеда. А кто будет вылизывать?

Васа. Ты, брат!

Чеда. Нет уж, извините!

Васа. Да нет, так только говорится. Надо просто написать: все то, что я написал в газетах, – неправда.

Чеда. Я понимаю, но ведь это правда

Васа. Знаю, что правда, но… братец мой, правда никогда не говорится в глаза, и правда никогда не печатается в газетах. Правда удобна, чтобы вразумить с глазу на глаз, в семье, а где же ты видел или слышал чтобы правда говорилась открыто?

Чеда. И все это по вашему собственному разумению.

Васа. Конечно. Видишь ли, я думаю, если б ты так написал, я отнес бы Симе до заседания. Они на министерском заседании к нему: «Что это такое, господин Сима, в газетах?» А он им: «Пустяки, извольте вот прочесть!» – и развернет твое письмо.

Чеда (как бы в восторге). Ах как было бы хорошо!

Васа. И я думаю, было бы хорошо. А то ведь, видишь, иначе они ему могут сказать: «Братец Сима, ты осрамил весь кабинет, и, чтобы спасти его репутацию, подай-ка, братец Сима, в отставку!»

Чеда (изображая еще больший восторг). Ах как было бы хорошо!

Васа. Что?

Чеда. Вот это!

Васа. Чтобы Сима подал в отставку?

Чеда. Конечно.

Васа (разочарованно). Ишь ты!.. И чего я все это говорю, язык себе мозолю. Я-то думал, что говорю с умным человеком.

Чеда. И я так думал, разговаривая с вами, но, как видно, мы оба ошиблись.

Васа. И еще как ошиблись!

Пера Каленич, те же.

Каленич (входит с улицы). Здравствуйте, здравствуйте!

Васа. Здравствуй!

Каленич (Чеде). Честь имею представиться, Пера Каленич. (Васе.) Дома тетя Живка?

Чеда. А господин?…

Васа. Наш родственник.

Каленич. Ближайший родственник по женской линии.

Чеда. Очень приятно. Я зять тети Живки.

Каленич (жмет ему руку). Вы? Боже мой, а мы с вами незнакомы. Слушайте, может быть, даже лучше, что тети Живки в данный момент здесь нет, и мы втроем, как мужские представители семьи, устроим небольшой семейный совет.

Чеда. Пожалуй, только объявите повестку дня.

Каленич. На повестке дня, как вы знаете, нападение в сегодняшних газетах на тетю Живку. (Чеде.) Вы, наверное, читали?

Васа. Да, он читал.

Каленич. Итак, я составил ответ. Ведь это, если хотите, наша обязанность как членов семьи защитить тетю Живку от столь гнусной клеветы.

Чеда. Конечно!

Каленич. Хотите выслушать мой ответ? (Вынимает из кармана бумагу.) Мой ответ я адресую тому ослу, который написал это в газете. (Чеде.) Как вы думаете, обозвать его лошадью или ослом, что посоветуете?…

Чеда. Это безразлично, не вижу никакой разницы. Но подумали ли вы, что тот, кого вы назовете лошадью или ослом, разобьет вам нос?

Васа (про себя). Опять нос!

Каленич. Я и об этом подумал, но я не подпишусь под ответом.

Чеда. А, так? Ну, это другое дело.

Каленич. Не буду вам читать всего. В своем ответе я очень ловко изложил все дело. Я говорю, что господин, о котором идет речь, представитель одного иностранного государства – Никарагуа – и в качестве такового пришел ради определенных официальных переговоров, ну, скажем, для заключения торгового договора.

Чеда. С госпожой Живкой?

Каленич. Нет, с нашим правительством. Затем я говорю, что у вышеупомянутой госпожи министерши, к которой он пришел, в то время еще не было в доме приемной, и так как в тот момент она была занята, то впустила вышеозначенного господина в комнату прислуги, чтобы он подождал там, как в приемной.