Бранислав Нушич - Госпожа министерша

Чеда. А зачем он снял сюртук?

Каленич. Объясняю: сюртук он снял потому, что вышеозначенная комнатка была очень низка и тесна.

Чеда. Это вы очень хорошо заметили. Мне никогда такое не пришло бы в голову. У вас получилось необыкновенно остроумно.

Каленич. Правда ведь?

Чеда. Мне весьма приятно, что у меня такой остроумный родственник. Ну, дядя Васа, теперь нам больше не о чем заботиться. Все в полном порядке. Если то, что написал этот господин, появится в газетах, дело будет совершенно улажено.

Васа. Только не было бы поздно!

Каленич. Почему поздно?

Чеда. Да знаете, не исключена возможность, что господин Сима еще сегодня подаст в отставку.

Каленич (неприятно поражен). Дядя Сима?

Чеда. Да, дядя Сима.

Каленич. Не может быть!

Чеда. И все из-за статьи в газете.

Васа. Да, к сожалению, из-за статьи.

Каленич. Но почему, скажите, пожалуйста? Из этого ничего хорошего не получится. И, наконец, я не вижу, в чем он виноват.

Чеда. Он-то нет, но обычно шишки валятся на того, кто не виноват.

Каленич. Вы уверены, что он подаст в отставку?

Чеда. Нет, не уверен, но так думают и говорят.

Каленич. А как по-вашему? Не лучше ли мне подождать с ответом… Сначала посмотреть, какова будет ситуация, ибо, как мне думается, если он подаст в отставку и больше не будет министром, отпадает всякая необходимость в защите, не правда ли?

Чеда. Конечно. Точно так же и я думаю. И мало того. Если он подаст в отставку и не будет министром, нет смысла быть с ним в родстве.

Каленич. Ну да!

Чеда. Я, например, – скажу вам откровенно, – если он больше не будет министром, думаю совсем отречься от родства с госпожой Живкой.

Каленич. А вы думаете, он действительно подаст в отставку?

Чеда. По правде говоря, я думаю, что он уже подал.

Каленич. По правде говоря, я уж и не такой близкий родственник.

Васа. Смотри-ка! Не ты ли вчера говорил, что ты ближайший родственник.

Каленич. Да, не говорю, что нет, но больше по женской линии, а знаете, родство по женской линии не всегда бывает вполне достоверным.

Васа. Да разве ты не говорил, что скорее умрешь, чем позволишь оспаривать у тебя это родство?

Каленич. Да, я так выразился, но в переносном смысле.

Чеда. Разумеется, только в переносном смысле. Вы этого, дядя Васа, понять не можете.

Васа. Не могу.

Чеда. Когда-то, во времена оно, родня была родней; теперь обстоятельства изменились – и родня может быть родней также и в переносном смысле.

Каленич. Вы совершенно правильно схватываете суть дела.

Васа. А я, ей-богу, ничего не схватываю!

Чеда. Потому и не стоит больше об этом говорить. Итак, дорогой родственник в переносном смысле, лучше всего суньте вы эту рукопись себе в карман, подите на рынок, походите по кофейням и расспросите, какова ситуация. Если дядюшка Сима не подаст в отставку, вы придете и прочитаете это тете Живке, а если подаст, то не стоит над этим делом

Чеда (Васе). Как вам это нравится?

Васа. А дьявол его знает! Сам выдумал, что он нам родня, а теперь, видишь как!

Чеда. А вы, дядя Васа, меня попрекнули, чтоя под вас подделался, а вот вы сами подделываете родственников.

Васа. Я не подделывал, сам он подделался. Погляди ты на него! Как почуял отставку, сразу умыл руки.

Чеда. Так всегда, мой дядя Васа. Крысы разбегаются, когда судно начинает тонуть. Не он первый, не он последний.

Васа. Э, пусть идет к черту! Ты мне только скажи то, о чем я тебя спрашивал: можно ли это дело как-нибудь сгладить.

Чеда. А, дядя Васа, оставьте вы это сглаживание, разве вы не видите, что вся обстановка настолько корява, что ее нельзя даже обстругать, не то чтосгладить.

Васа. Пойдем к твоей Даре. Я хочу с ней поговорить. Все-таки она дочь, у нее скорее сердце заболит, чем у тебя.

Чеда. Ну что ж, пожалуй, | ничего не имею против. Попытайтесь, может быть, у нее и заболит сердце. Пойдемте сюда! (Вместе уходят в правую дверь.)

Ната, Живка.

Ната (выходит из комнаты, Живка за ней). Я вам скажу, госпожа Живка, не принимайте это близко к сердцу. У вас так, а когда я была министершей, весь свет был возле меня; все друзья, все меня уважают, полон дом народа. В доме не хватает стульев, чашек для чая, хотя их у меня две дюжины… Тогда женское общество выбирает вас членом правления, певческое общество – патронессой, и все в таком духе. А когда вы перестали быть министершей, все притворяются чужими. Даже родня-то не зайдет, трех чашек для чая хватит… Одни вас избегают, другие даже делают вид, что вас не узнают. Я через это прошла, все знаю, и вы, слава богу, узнаете. Только не надо принимать это близко к сердцу.

Живка. Да, говоря по правде, мне совершенно безразлично, что я стала министершей.

Ната. Э нет, госпожа Живка, будьте искренни. Это ведь приятно: у тебя экипаж, папиросы, чтоб казаться представительной; идешь бесплатно в ложу; у тебя и салон-вагон для путешествия на курорт и курьер из министерства; когда говоришь по телефону и скажешь, кто ты, телефонистки разъединяют других, чтобы тебя соединить раньше; чиновники тебе кланяются, а жены их постоянно приходят с визитами. А если ты на обеде – тебе почетное место, какой-нибудь праздник – получаешь букет, парад – лучшее место на трибуне. Нельзя сказать, чтобы все это не было приятно.

Живка. Да, если смотреть с этой стороны…

Анка, те же.

Анка (приносит письмо). Вам, барыня! (Уходит.)

Живка нюхает письмо.

Ната. Прошу вас, разрешите мне понюхать это письмо.

Живка. Ию, госпожа Ната, чего это вам вздумалось, с каких пор вы нюхаете чужие письма?

Ната. Разрешите, пожалуйста.

Живка (подносит ей письмо). Ну, нюхайте, если уж вам так хочется.

Ната. Тот же запах и тот же цвет, розы… Распечатывайте свободно, распечатывайте. Мне все известно. Я сама получала такие письма.

Живка. Ию, что вы думаете?

Ната. Ну, чего вы притворяетесь?… И вы учились играть в бридж, не только я одна… Э, я все знаю. Распечатывайте это письмо свободно. Недавно вы мне сказали, что дело может дойти до отставки вашего мужа, так вот знайте, это письмо может быть очень важным.

Живка. Важным? (Нервно распечатывает письмо, читает, приходит в ужас и передает его госпоже Нате.)

Ната (прочитав). Отставка! Я вам говорила. Точно такое же письмо получила я, как только пал мой кабинет.

Живка. Ию, ию, ию… Не могу прийти в себя!

Ната. Что вы хотите, такова дипломатическая любовь.

Живка. Слушайте, госпожа Ната, это настоящая дипломатическая свинья!

Ната. Вы только послушайте, госпожа Живка, это письмо означает многое. Эта дипломатическая свинья не дает отставки до тех пор, пока он не уверен, что определенный министр подал в отставку.