Владимир Набоков - Человек из СССР

Мне было приятно с вами. Но теперь я уезжаю.

Алек, да что ж это такое!

Раз!

Я, кажется, никогда не давал вам повода думать, что наша связь может быть долгой. Я очень занятой человек. По правде сказать, у меня нет даже времени говорить, что я занятой человек.

Ах, ты, значит, вот как…

Полагаю, что вы понимаете меня. Я не ваш первый любовник и не последний. Мелькнули ваши ноги, мне было с вами приятно, а ведь больше ничего и не требовалось.

Ты, значит, вот как… Так позволь и мне сказать. С моей стороны это все было комедией. Я только играла роль. Ты мне только противен. Я сама бросаю тебя, а не ты меня. И вот еще… Я знаю, ты большевик, чекист, Бог знает что… Ты мне гадок!

Два!

Ты — большевик! Уходи. Не смей ко мне возвращаться. Не смей мне писать. Нет, все равно, я знаю, ты напишешь… Но я буду рвать твои письма.

Три!

Да нет же, Марианна Сергеевна, я писать не собираюсь. И вообще вы сейчас только задерживаете меня. Мне пора.

Ты понимаешь, ты больше никогда меня не увидишь?

Ну да, ну да, охота вам все повторять то же самое. Проститесь со мной.

(Отвернулась.) Нет.

Кузнецов кланяется, не спеша уходит направо. Навстречу рабочие несут знамена, связку ружей. Он замедлил шаг, глядя на них с беглой улыбкой. Затем уходит. Марианна осталась стоять у декорации налево.

Назад. Все назад! Никуда не годится! Господа, последний раз прошу слушать: группа первая…

Занавес

Комната Ошивенских. Налево дверь в прихожую, в задней стене дверь поменьше, в соседнюю комнату, справа окно во двор. У задней стены слева от двери голый металлический костяк двуспальной кровати с обнаженными пружинами; рядом ночной столик (прислоненный к стене, очевидно из-за того, что одна ножка отшиблась) с широко открытой дверцей; перед кроватью коврик лежит криво и один угол загнулся. Справа от двери несколько чемоданов (один открыт), русский баул со скрепами, корзина, продавленная картонка, большой тюк. Пол около чемоданов испещрен белыми и коричневыми лоскутами бумаги; голый стол отодвинулся к окну, а мусорная корзина осталась там, где он стоял раньше (посредине комнаты) и, лежа на боку, извергает всякую дрянь. Стулья стоят как попало, один приставлен к шкапу (у задней стены, справа от двери), с верхушки которого, видимо, кое-что поснимали, так как с края свесился цельный газетный лист. Стены комнаты в подозрительных потеках и чудовищная люстра, свисающая с потолка (баварское изделье: Гретхен с дельфиновым хвостом, от которого исходят, загибаясь вверх, оленьи рога, увенчанные лампочками), укоризненно глядит на пыль, на нелепое положение стульев, на чемоданы переезжающих жильцов.

(Кончая укладывать чемодан.) Труха…

Хорошо бы еще веревочку…

Нету больше веревок. Труха.

И куда это мы теперь денемся? Господи ты Боже мой…

Прямо в царство небесное переедем. Там, по крайней мере, не нужно платить вперед за квартиру.

Страм, Витя, говорить так. Стыд и страм. Помоги-ка этот сундучок запереть.

Эх, грехи наши тяжкие… Нет уж, довольно!

Только ты, Витя, будь осторожен, когда станешь говорить-то с ним… Сундучок можно пока к стенке.

К стенке… К стенке… Нет уж, довольно, натерпелись. Все лучше. И за стенку спасибо.

Ты его так, больше расспрашивай — что, мол, как, мол…

И чести не жалко. Довольно. О чем ревешь-то?

Васиной могилки все равно не найдем. Нет могилки. Хоть всю Россию обшарь…

Ты лучше посылочку приготовь. Черт побрал бы эти газеты — так и шуршат под ногами… Я и сам сейчас зареву. Брось, Женя…

Не верю я ему. Такой и украсть может.

(Сел у стола.) Чепуху мелешь; не в том дело. И зачем халву посылаешь, — тоже неизвестно.

Да халва это так. Главное, чтобы материю довез…

А вот где денег взять, чтобы с хозяйкой разделаться, — ты вот что скажи мне! (На слове «денег» сильно бьет ладонью по столу.) Крик ее попуга<���и>чий так мне все и слышится…

Еще бы веревочку…

Стук в дверь, входит Марианна. Она в скромном темном костюме, словно в трауре.

(Без энтузиазма.) А, добро пожаловать…

Простите… вы укладываетесь… я вам помешаю…

Входите, голубушка, ничего — мы уже кончили.

Да… Если можно…

Погребок-то мой помните? А? Хороший был погребок, а? Проходящие ноги, а? Вот и допрыгались. Четвертым классом к праотцам.

Бледная вы какая. Голубушка, да что с вами? Лица на вас нет.

Ах, не надо так на меня смотреть. Пожалуйста, не надо.

(Встает.) Ну, Женя, благослови. Пойду с хозяйкой разговоры разговари<���ва>ть. Может быть сжалится.

Иди, иди. Мы здесь с Марианночкой чайку попьем. Ах, забыла я — простите — посуда-то вся уложена. (Ошивенский ушел.)

Евгения Васильевна, со мной случилось несчастье.

То-то я смотрю, душенька, вы такая вялая, тихая, узнать нельзя.

Да, большое несчастье. Я только что была на первом представлении {16} 16 Я только что была на первом представлении. <���…> И вот вчера в первый раз показывали фильм. — Несообразность, указывающая на незавершенность работы над пятым действием в сохранившейся Рукописи драмы. .

Какое такое представленье, душенька?

Ах, вы же знаете. Я играла для кинематографа. И вот вчера в первый раз показывали фильм.

Так какое же несчастье? Пожар, что ли, был?

Да, пожар. У меня все сгорело: мои мечты, моя вера в себя, моя жизнь. Полный банкрот.

А я как раз хотела вас кое о чем попросить, моя дорогая. Но это после, после. Говорите.