Дмитрий Мережковский - Павел Первый

Кириллов.Ну, Бог простит! Что другое, а к молитве усерден. В прежние-то годы, в Гатчинском дворце, бывало, так-то ночью тоже стоишь на часах у спальни и все сквозь двери слышишь, как молится, вздыхает да охает, лбом об пол колотит, земные поклоны кладет – на паркете протерты, и нынче видать, словно две ямочки.

Павел (во сне) . Часики фарфоровые белые с цветочками… Когда на них солнце, то в цветочках веселие райское…

Ропшинский (прислушиваясь) . Бредит.

Кириллов.Ничего. Всегда во сне говорит, иной раз по-русски, а иной по-французски, внятно так, будто наяву; ежели в день был весел, то бредит спокойно, а ежели какие противности, то и сквозь сон говорит угрюмо и гневаться изволит… О-хо-хо, грехи наши тяжкие… Сохрани и помилуй Царица Небесная… Ложись-ка, Степа!

Ропшинский.Нет, я посижу, Данилыч, а то как лягу, не добудишься.

Кириллов.Ну, с Богом! А я тут у печки прикорну – дело наше старое – поясницу что-то ломит – не к морозу ли? Дай Бог морозца да солнышка…

Кириллов расстилает шинель на полу и укладывается. Ропшинский дремлет, сидя на скамье и прислонившись головой к печке. Сначала издали, потом все ближе и ближе, наконец, у самых окон, на деревьях Летнего сада, слышится воронье карканье.

Ропшинский.Слышишь, Данилыч?

Кириллов.А что?

Ропшинский.Воронье-то раскаркалось.

Кириллов.Да, вишь, проклятые! И с чего это ночью им вздумалось? Не к добру, ой, не к добру!.. То собачонка выла весь день, а то воронье. Как бы Государя не взбудили. Спугнул их, что ли, кто? Да кому ночью по саду ходить?.. Погляди-ка, Степка, что там такое?

Ропшинский (глядя в окно) . Не видать – стекло замерзло. Вверху будто прояснело, вызвездило, а внизу не то вьюга метет, не то люди идут – много людей… войско…

Кириллов.Какое там войско, Господь с тобой! Спросонок, чай, мерещится.

Ропшинский.Может, и мерещится – мутно, бело – не видать…

Отходит к скамье.

Кириллов.Ну то-то… Дело ночное – всяко бывает. А то оградись крестом да молитвою – чур нас, чур, – тебя и не тронет. (Крестится и зевает.) О-хо-хо, грехи наши тяжкие… Сохрани и помилуй, Царица Небесная…

Кириллов и Ропшинский засыпают. Воронье карканье стихает. Фонарь чадит и гаснет. В окне голубоватый отсвет лунной вьюги.

Павел (во сне) . Сашенька, Сашенька, мальчик мой миленький!..

Стук с лестницы в наружную дверь прихожей.

Кириллов (просыпаясь) . Стучат!.. Степа, а Степа?

Ропшинский (в полусне) . Воронье… воронье… Ох, Данилыч, что мне приснилось-то… (Coвсем проснувшись.) А? Что?.. Стучат?..

Кириллов.О, Господи! Уж не беда ли какая?.. Помилуй, Царица Небесная!.. (Надев саблю и подойдя к двери.) Кто там?

Голос Аргамакова (из-за двери) . Отворяй! Отворяй!

Кириллов.Да кто? Кто такой?

Голос Аргамакова.Оглох ты, старая тетеря, не слышишь, что ли, по голосу? Я, я – Аргамаков, плац-адъютант…

Кириллов.Александр Васильевич, ваше высокоблагородие, чего угодно?..

Голос Аргамакова.Продери-ка глаза, пьяная рожа! Аль забыл, с кем говоришь?.. Я к его величеству с рапортом.

Кириллов.Государь почивать изволят, ваше высокоблагородие, – будить не велено…

Голос Аргамакова.Врешь, дурак! О пожарах и ночью докладывать велено.

Кириллов.Пожар? Где пожар?

Голос Аргамакова.В Адмиралтействе. Да черт тебя дери, долго ли мне тут с тобой разговаривать?.. Ужо на гауптвахте выпорю, так узнаешь, сукин сын, как команды не слушаться… Отворяй!

Кириллов.Сейчас, сударь! Сейчас. Фонарь потух, темно, ключа не найду… (Тихо Ропшинскому.) Степа, а Степа? Беды бы не вышло?.. Не взбудить ли государя, что ли?..

Ропшинский.Нет, Данилыч, упаси Боже будить – убьет… Пусть уж полковник сам, как знает, а наше дело – сторона.

Голос Аргамакова.Отворяй же! Отворяй, черт, анафема!

Ропшинский.Вишь, как лют, – пожалуй, и вправду засечет. Отворяй-ка скорее, Данилыч!

Кириллов.О, Господи, Господи! Помилуй, Царица Небесная…

Отпирается дверь. Входит Аргамаков. За ним – Бенигсен, кн. Яшвиль, Бибиков, Татаринов, Скарятин, Николай и Платон Зубовы, с глухими фонарями и шпагами наголо.

Кириллов.Кто такие?.. Кто такие?.. Ой, ой… Батюшки… Караул!..

Ропшинский (убегая направо) . Караул!

Кириллов (выхватив саблю из ножен и становясь перед дверью спальни) . Стой! Стой!

Заговорщики окружают Кириллова.

Николай Зубов.Саблю долой!

Ударом шпаги выбивает у Кириллова саблю и ранит его в руку.

Кириллов (падая) . Государь! Государь! Бунт!

Павел (на мгновенье проснувшись, приподнимается на постели) . Кто там? Кто там? (Падает навзничь и опять, засыпая, бредит.) Сашенька, Сашенька, мальчик мой милый… Я так и знал… Ну, слава Богу…

Яшвиль (приставив дуло пистолета к виску Кириллова) . Молчи – убью!

Аргамаков (хватая кн. Яшвиля за руку) . Что вы, князь, – всех перебудите.

Николай Зубов.Рот платком! Тащи вниз!

Кириллову затыкают рот и стаскивают по лестнице.

Аргамаков.А другой?

Николай Зубов.Убежал.

Платон Зубов.Беда! Тревогу подымет.

Бенигсен.Не успеет. А наши-то где?

Николай Зубов.Разбежались. Кто на лестнице да на дворе отстал, а кто – в саду; как давеча вороны-то раскаркались, все перетрусили.

Бенигсен.Ну, черт с ними! Нас и так довольно. Только скорее, скорее! (Подойдя к дверям спальни, отворяет наружную дверь и пробует отворить внутреннюю.) Изнутри заперся – значит там. (Прислушивается.) Верно, спит. У кого инструмент?

Аргамаков.Здесь.

Бенигсен.Отпирайте.

Аргамаков (Платону Зубову) . Фонарь подержите.

Голоса заговорщиков (с лестницы) . Бегите! Бегите! Тревога!

Платон Зубов.Господа, слышите?..

Дрожит и роняет фонарь.

Бенигсен.Эх, князь, теперь не время дрожать!

Павел (просыпаясь) . Кто?.. Кто?.. Кто?..

Соскочив с постели, подбегает к двери и прислушивается.

Бенигсен.Инструмент, что ли, испортился?

Аргамаков.Нет, да замок аглицкий, с фокусом – отмычка не берет.

Николай Зубов.Ну-ка, плечом, – авось, подастся.

Напирает плечом на дверь. Дверь трещит. Павел отбегает в противоположный конец спальни, забивается в угол у печки за ширмами и плотно прижимается, как будто расплющивается, весь белый на белой стене, почти невидимый. Дверь открывается. Заговорщики вбегают в спальню.