Александр Ермак - Пьесы и пьески

Вера:

– Не смей. Мой Генрих, он хороший…

Мама:

– Да, наверное, как юбку задерет, так не плохой…

Вера встает берет паяльник:

– Уйдите, мама. Я за себя не отвечаю.

Мама:

– Психоз-вульгариус… Шампанского хочу, и ананасов с икрой…

Вера, опуская паяльник :

– Верно, ты опять сбежала. Постой, я вызову врача.

Мама:

– Нет, нет, я ухожу. ( уходит ) Да пропади ты пропадом…

Вера плачет:

– Вот мать родная приласкала. За что?

Входит отец:

– Ты мать случайно не видала? ( оглядывается) Так я и думал – разминулись (щиплет Веру ) Дочка.

Вера:

– Больно, папа.

Отец поглаживает ее сзади:

– А так прошло? Так хорошо?

Вера отходит в сторону:

– Как тебе не стыдно?

Отец приближается к ней:

– Так нет же никого…

Вера:

– Но папа…

Отец:

– Папа? Кто это придумал? Та сумасшедшая? Иди, иди ко мне…

Вера:

– Да, что с тобой?

Отец:

– Что надо, то всегда со мной. Ну, же. Дай обниму, дай приласкаю. А хочешь, дочка, поиграем в салки, в догоняшки.

Вера:

– Я взрослая давно.

Отец:

– Я вижу. Тогда, ну ( достает из кармана повязку ) в жмурки…

Вера:

– Нет, не хочу.

Отец достает и одевает марлевую повязку:

– А хочешь в доктора? Иди, я осмотрю тебя…

Вера:

– Нет, нет…

Отец достает из-под одежды наручники, плетку:

– Тогда во что-нибудь поинтересней. Я из окна машины такое видел. Тебе понравится, дочурка. Ты хочешь, накажу тебя за что-нибудь. Во сколько ты вчера вернулась? Грубила маме? И до свадьбы целовалась? Или?…

Вера снова берет паяльник:

– Не подходи.

Отец, приближаясь и похлопывая плеткой:

– Ну что ты? Тебе понравится. Попробуй только. Потом сама будешь просить: «Отшлепай, папочка, я виновата…»

Вера тихо:

– И это мой отец? ( громко ) Нет, нет, не надо, не хочу… ( всхрапывает бабушка. Вера прислушивается ) Кто-то идет.

Отец тоже прислушивается, прячет все игрушки, не замечая, что плетка падает на пол :

– Так, говоришь ты, не видала мать? Ну, ладно… Ты это, приходи ко мне на автобазу. Я конфеткой угощу…

Бабушка опять всхрапывает. Вера:

– Это мама идет как раз. Ты ж к ней пришел.

Отец:

– Да, я забыл мне срочно в рейс ( уходит через окно )

Бабушка просыпается :

– А снилось мне, что я на свадьбе. И ем, и пью… Проголодалась, значит… ( тянется и берет со стола кусок хлеба, пытается укусить, шарит по карманам) Зубов-то нет. (Протягивает хлеб к Вере ) Пожуй мне, внученька.

Вера:

– Я не могу, любимая бабуля. Что-то меня тошнит.

Бабушка опускает руку :

– Ой, что творится. Не под венцом еще, а на сносях… С тобой умрешь так с голода… Кто пожует? Или поспать еще?

Вера :

– Спи… Никто, никто меня не понимает . (смотрит на часы ) Этой Гошке там весело на дискотеке заводской. Наверно, с Колей танго кружат… Отцу не скучно на мир смотреть из-за окна кабины. Маме все равно. Психоз-вульгариус… Я никому… Все про меня забыли. И Генрих, Генрих Олигархыч… Забыл. Увлекся охранницей в короткой юбке и с дубинкой. С верзилой – ноги сорок пятого размера. И обещал на ней жениться после освобождения. Родители благословят. Им все равно кого… Вот свадьба, путешествие на острова. На зеленые острова в теплом океане. А я, а мне опять одной, одной… Лишь шарики… Скажи, бабуля ( смотрит на нее ) Спит. А может мне… А может всем так будет лучше… ( находит оброненную отцом плетку, ходит по сцене, отыскивая что-то взглядом наверху. Встает на стул, привязывает один конец плетки к чему-то над собой, другой начинает завязывать на шее) Прощайте все! Прощай, отец, и мама, Гоша, Коля. И ты неверный Генрих. Храни тебя охранница с дубинкой. ( стул шатается и Вера падает ) О, Господи!.. (сидит на полу, берется за голову ) Ой, как больно мне на этом свете! (откидывает голову на стул, закрывает глаза)

Входит Коля, тихо:

– Вера, я пришел прощения просить… Хочешь сяду за него, за Генриха. Но только если… Вера, где ты? ( находит ее, гладит ее голову, плечи) Вера…

Вера с закрытыми глазами:

– Как хорошо… Как хорошо… О, Генрих, Генрих, ты вернулся! ( смотрит на руку ) Мозоли? (целует руку ) От грубого и непривычного труда… ( смотрит на руку ) И ссадины… Тебя пытали, любимый…

Коля:

– Любимый…

Вера отбрасывает руку:

– Не Генрих?

Коля :

– Это я, Колян. Пришел прощения просить… Вера, я думал, думал, я придумал. Хочешь, сяду за него. Но только если…

Вера :

– Как ты мог? Ведь это ты – виновный.

Коля :

– Я не хотел.

Вера :

– Скажи случайно на него с ножом?

Коля :

– Почти случайно. Я не хотел… его. Хотел… хочу тебя.

Вера :

– Уйди. Я закричу.

Коля :

– Не бойся. Я силком не стану больше. Я не такой, как ты глядишь. Да я не олигархов сын, не бригадир, не старший даже такелажник. Пока. Всего лишь я Колян, пацан с соседнего угла. Но и у меня вот тут ( бьет себя по груди ) сердечко бьется. Как у тебя. И также, как тебя никто не пожалеет. И слова доброго не скажет. Ни мать, и ни отец, ни олигарха дочь. А у меня душа ( отворачивается и чешет в паху ), душа свербит.

Вера :

– Да, верно, Коля – прав, мы так похожи. Родные души. Я нужна ему ( гладит Коляна ). А Генрих… Он нашел другую. Ах, Коля-Коля…

Коля:

– Вера – ты моя…

Вера:

– Да, именно твоя… Выходит так…

Колян гладит Веру:

– Вера, да я…, я для тебя…, я за тебя…( целует ее, валит на пол, стягивает невзрачную верхнюю одежду. Вера оказывается в красных чулках, в красном белье).

Вера :

– Пусть будет так.

Колян :

– Ну, наконец-то, мечта моя…

Вбегает Генрих с букетом красных же роз. Костюм его в грязи, порван :

– Я сбежал, любимая! Ты бы знала, как тяжело на нарах без тебя. Какие-то уроды с ногами сорок пятого размера с дубинками наперевес хотят тебя иметь. А ты без прав, без сил. И все-таки отец и мать похлопотали. И завтра меня должны освободить официально. Родители приедут, заберут, чтоб вместе мы сюда. Чтоб нас благословить, любимая. Но я не мог так долго ждать. Всю ночь. Она как вечность. Я бежал. Я лез через заборы. Через канавы прыгал. Мчался от собак. ( находит дырку в костюме ) И кажется в меня стреляли. Но обошлось. Все получилось. Вот я здесь, живой и твой, любимая. ( обращается к бабушке ) Где Вера? ( трясет ее ) Вера где?

Бабушка:

– Нет Веры. Нет, ее. Вся вышла.

Генрих:

– Как? Что вы говорите?… Вера! Вера!

Вера радостно, но не освобождаясь от Коли :

– Вернулся мой любимый. Генрих!