Карло Гольдони - Брак по конкурсу

Лизетта.Да разве вы не обещали мне мужа, с которым я знакома и которого люблю? Я знакома только с Филиппо и никого не люблю, кроме моего дорогого Филиппо.

Пандольфо.Или ты незнакома с синьором Альберто, не говорила с ним, не внушила ему уверенности, что ты его любишь, что ты его уважаешь?

Лизетта.Я с ним незнакома, я не знаю, кто это такой, я ненавижу всех, кроме Филиппо.

Пандольфо.С меня достаточно. Я обнаружил нечто, для меня новое. Немедленно ступай к себе в комнату.

Лизетта.Но, отец…

Пандольфо.Ступай в комнату, говорю тебе, не распаляй моего гнева! Ты меня знаешь, ты знаешь, на что я способен.

Лизетта (в сторону).О я несчастная! Я в отчаянии! (Уходя.) Филиппо…

Пандольфо (топая ногой).В комнату!

Лизетта (в сторону).О, что за человек! Да простит меня небо, это зверь, а не человек! (Уходит.)

Пандольфо (к Филиппо).А вы, если посмеете еще хоть раз заговорить с моей дочерью или даже только взглянуть на нее, вы будете иметь дело со мной.

Филиппо.Но в конце концов, синьор, если у вас теперь и есть немного денег, то вспомните, чем вы были.

Пандольфо.Хватит! Поменьше болтовни.

Филиппо (в сторону).Если я не отомщу, зови меня последней тварью на земле. Нет, Лизетта будет моей, назло тебе, назло всему свету. (Уходит.)

Пандольфо.Трактирщик! Мою дочь — за трактирщика! И она туда же! Сейчас же пойду приищу себе другую квартиру. Но эту дуру нельзя оставлять на свободе. Запру ее в комнате и ключ возьму с собой. (Запирает дверь и берет ключ себе.) Я — это я, и выдам ее за равного себе. А этот еще попрекает меня, чем я был! Нахал! Неуч! Хороший успех истребляет память о плохом начале, и золотая листва преображает родословные деревья.

(Уходит.)

Сад. С одной стороны — тенистые деревья. Столики здесь и там; соломенные стулья. Кругом скамейки.

Мадам Плюм и мадемуазель Лолот сидят за одним из столиков и пьют кофе. За другим столиком, где также подан кофе, мосье Лароз, с книгой в руке, читает, попивая кофе. Мадам Фонте н, за тем же столиком, что и мосье Лароз, пьет кофе. В глубине мужчины и женщины всякого звания сидят, прогуливаются или читают.

Фонтен.Мосье Лароз, что это вы читаете?

Лароз.«Меркюр». [2] «Меркюр» — имеется в виду популярный французский журнал «Mercuro de France», основанный в 1672 году Визе под названием «Mercure galant». В нем печатались различные новости, объявления о спектаклях, о назначении на должность, об избрании в члены Академии, речи, стихотворения и т. п.

Фонтен.Есть какая-нибудь интересная статья?

Лароз.Я как раз смотрю статью о театрах. Автор очень хвалит некоторые итальянские комедии.

Фонтен.Пусть хвалит, если ему угодно. В итальянскую комедию я не хожу и никогда ходить не буду.

Лароз.А почему вы туда не ходите?

Фонтен.Потому, что не понимаю по-итальянски.

Лароз.В таком случае это извинительно. А я по-итальянски понимаю, хожу туда и развлекаюсь.

Фонтен.Отлично, развлекайтесь, рада за вас.

Лароз.Но я знаю, что и вы, сударыня, занимались итальянским и одно время держали учителя.

Фонтен.Да, это правда, держала четыре месяца. Я начала понимать, начала переводить, но мне надоело, и я бросила.

Лароз.Вот в этом-то, простите меня, и состоит главный женский недостаток. Вам быстро все надоедает. Вы начнете и бросите. Почти все парижские дамы принимались учиться какому-нибудь иностранному языку, и почти ни одна не научилась его понимать. А почему? Потому, что им не хватает терпения, потому, что все им наскучивает, потому, что их мысли стремительно сменяют одна другую.

Фонтен.На что нам знать чужие языки? Наш язык Заменяет все остальные. Наши книги снабжают нас всем полезным и всем приятным, а наш французский театр — первый театр в мире.

Лароз.Да, конечно, но у всякой нации есть свои красоты…

Фонтен.Ах, какие же красоты вы находите в итальянской комедии?

Лароз.Она мне нравится, потому что она мне понятна. А вы с ней незнакомы, потому что ее не понимаете. Вот почему итальянский автор, пишущий на своем языке, никогда не соберет в Париже полного театра. Успех спектакля создают женщины. Женщины его не понимают, женщины его не посещают. Мужчины увиваются за прекрасным полом. И на долю итальянцев остаются только немногие любители их языка, несколько случайных зрителей, зашедших из любопытства, какой-нибудь писатель, который похвалит, какой-нибудь критик, который побранит.

Фонтен.Ну, вот видите! Чего же вам еще? Население Парижа огромно. На миллион примерно душ хватит любителей, хватит любопытных, хватит пристрастных судей, чтобы прилично заполнить театр.

Лароз.Послушайте, что говорит «Меркюр».

Фонтен.Простите, мне это не интересно, и я предоставляю вам наслаждаться его похвалами безраздельно.

Лароз.Отлично, прочту про себя. (В сторону.) Ничего не поделаешь, женщины ничего об этом не желают знать. (Читает про себя.)

Лолот.Нет, сударыня, посидим еще немного тут. Этот сад я люблю бесконечно.

Плюм.А моя страсть — это Тюильри.

Лолот.Вы правы, Тюильрийский сад обширнее, роскошнее, приятнее. После обеда там очень оживленно, и я сама охотно там бываю. Но для утра я предпочитаю Пале-Рояль: Здесь публика более избранная, не такая пестрая. Особенно около полудня здесь прелестно, очаровательна,

Плюм.А что вы скажете о Люксембурге?

Лолот.О, это сад, где гуляют философы, недовольные, главы семейств и старомодные супружеские пары.

Плюм.Я вижу, вы не очень любите уединение, покой.

Лолот.Когда мне хочется покоя, я сижу дома. Когда я выхожу, то выхожу развлечься.

Плюм.Тогда вам должен нравиться Бульвар?

Лолот.О да, очень! Эта толпа, этот шум нравятся мне бесконечно. По-моему, это красивейшее зрелище на земле. Видеть это множество карет посередине, этих бесчисленных пешеходов, которые движутся в боковых аллеях, усаженных деревьями и огражденных от экипажей… Столько роскошных кофеен, наполненных звуками инструментов и голосами певцов; столько канатных плясунов, кукольных театров, зверей, машин, различных игр и развлечений: кто сидит, кто разгуливает, кто ест, кто поет, кто играет на чем-нибудь, кто занят нежной беседой. Веселятся до полуночи, и ведь это — обычное времяпрепровождение, которое длится шесть-семь месяцев в году.