Феликс Кривин - Подражание театру

Мирная Каледония выменяла своего слона на сто тюков пакли.

Мирна Лангобардия, имевшая свою паклю, на всякий случай оставила и слона.

Между тем война продолжалась, и слоны, доставившие Пирру столько побед, на сей раз доставили ему крупное поражение. Видя это, честолюбивые римляне предложили ему мир, но честолюбивый Пирр отказался от мира. Он смотрел, как его слоны топчут его конницу и пехоту, и надменно отворачивался от римских послов, которые делали ему самые выгодные, самые достойные предложения.

Война продолжалась. Мирная Каледония перешла на строгий режим отопления, приберегая на всякий случай резервы. Мирная Лангобардия вовсю торговала паклей и потихоньку откармливала слона.

Герод Великий был другом Великого Брута, и он был другом Великого Кассия, и Великого Цинны, и Гальбы, и все вместе они прикончили Великого Цезаря, и это были поистине великие времена.

— Здравствуй, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя!

Они шли на его смерть, а он об этом и не догадывался.

Так это свершилось. Великий Цезарь отошел от дел и от народа своего, и от всего этого бренного мира. Он лежал, спокойный и величественный, и консул Антоний говорил над ним речь.

— Квириты, — говорил консул Антоний, — дорогие квириты, сограждане и друзья! Сегодня мы прощаемся с нашим Цезарем. Цезарь был хороший человек, и хороший гражданин, и хороший государственный деятель.

Он навсегда останется в нашей памяти. А тех, кто его убил, и тех, кто сочувствовал этому…

Имена и тех и других составили длинные списки, в которых значились сплошь великие имена: Великий Кассий, Великий Брут, Великий Цинна и Гальба. Герод Великий был другом Великого Антония, и он сам читал эти списки, а возможно, кое-что в них и приписал. И многие из тех, кто прежде не хотел следовать за Цезарем, на сей раз последовали за ним. Великие люди, великие звания…

И это были поистине великие времена.

Великий Антоний вступил в союз с Великим Октавианом, сперва женив его на своей падчерице, а затем, в свою очередь, женившись на его сестре. Поделив таким образом родственников, они стали делить земли, что было значительно более трудным делом. В конце концов Антоний удалился на восток, а Октавиан остался на западе, и это, естественно, отдалило их друг от друга и в скором времени привело к войне.

Герод Великий был другом Великого Антония и поэтому находился с ним на востоке. Здесь ему досталась провинция, которая причиняла Риму особенно много хлопот, потому что у нее вечно возникали свои проблемы. Герод Великий занимался своей провинцией, но и не забывал следить за ходом центральных событий.

Антоний отступал. Потом наступал. Потом опять отступал и, наконец, нашел последнее убежище в объятиях красавицы Клеопатры.

Убежище это, как и все подобного рода убежища, оказалось весьма ненадежным, и Антоний скончался у красавицы на руках.

Великий Октавиан вступил на восток, и его приветствовал его друг, Герод Великий. Он приветствовал Великого Октавиана и называл его Августом, то есть священным, он устраивал пышные празднества в своей беспокойной провинции, и это были поистине великие времена.

Но беспокойная провинция оставалась провинцией беспокойной, ее волновали не центральные события, а только собственные провинциальные дела. И она шла на празднества, как на похороны, и кричала не разберешь что, так что иногда приходилось прибегать к строгим мерам.

Герод Великий был другом своей провинции, и он делал для нее все, что мог. Но что бы он ни делал, это ни в ком не встречало сочувствия, и провинция все больше роптала, и называла не Геродом, а Иродом его, друга Брута и Кассия, Антония и Октавиана.

Может, он не то делал. А может, просто кончились великие времена.

Раб стоял, не смея прислониться к дверям, уже час он стоял и ждал слова своего господина. Его господин, Публий Корнелий Долабелла, удивительный Долабелла, в свое время возглавивший народное восстание (по свидетельству Тита Ливия) и в свое время подавивший народное восстание (по свидетельству Цицерона), друг Рима и враг Рима в разные времена, сидел, положив на руки тяжелую голову.

— Все кончено, раб, — сказал Долабелла. — Кассий уже в городе.

Раб молчал. Он привык молчать.

— Мы умрем вместе, — сказал Долабелла, вспоминая, как он однажды уже умирал с этой чернью, борясь за ее права. — Люди по-разному живут, но умирают они одинаково. Тебя это утешает, раб?

Раб молчал.

— Кассий в городе, — сказал Долабелла. — У нас осталось совсем мало времени… Ты мне верно служил, раб, — и тогда, когда мы поднимали восстание, и тогда, когда мы подавляли восстание… Ты всегда был мне верен, раб, и я хотел бы тебя наградить напоследок — но как? В таком положении, как у нас, уже ничто не представляет ценности.

Топот ног, звон мечей и знакомые голоса, среди которых так хорошо знаком голос Кассия.

— Послушай, раб, — сказал Долабелла, — если ты отнесешь ему мою голову, он даст тебе жизнь и свободу. Отнеси ему эту голову, раб.

Долабелла протянул рабу меч.

Удивительный Долабелла! Даже в этом безнадежном, безвыходном положении он хотел возвыситься над своим рабом, хотел быть выше его на целую голову!

Раб взял меч и отрубил господину голову. Потом поднял эту голову, означавшую для него свободу. Настоящую свободу, пожалованную ему победителем, настоящую свободу — как милость, оказанную рабу…

Настоящую свободу?

— Нет!

Свободный человек выше раба на целую голову, на голову, которую он свободно может отдать. Чтобы спасти раба, как сделал это удивительный Долабелла.

Вот так он это сделал…

Раб проткнул себя мечом и лег рядом со своим господином. Как равный с равным, потому что здесь больше не было ни рабов, ни господ. Здесь были два свободных человека…

Все началось при Ромуле и кончилось при Ромуле, будто и не было этих двенадцати веков триумфов и побед, будто не было величия Римской республики и могущества Римской империи, и славы, славы, немеркнущей славы ее полководцев, консулов, императоров и рабов.

Последний Ромул — Ромул Августул Момилл (что отличает его от первого — просто Ромула) — живет на вилле, построенной еще знаменитым римлянином Лукуллом, которого, возможно, тоже не было, как и его современников — Цезаря и Суллы. А было — что?

Последний Ромул, Августул Момилл, пытается вспомнить — что было…

Сначала семь холмов и посреди них — волчица, кормящая мать, воспитавшая основателя вечного города (ничего нет вечного на земле — поздняя мудрость, неизвестная основателям). Первый Ромул построил город, и с этого, собственно, все началось… а быть может, совсем и не с этого, потому что первый Ромул давно уже стал легендой.