Феликс Кривин - Подражание театру
- Название:Подражание театру
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Карпати
- Год:1971
- Город:Ужгород
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Феликс Кривин - Подражание театру краткое содержание
Книге Феликса Кривина «Подражание театру» был подписан смертный приговор в 1971 году. «Книжка вышла тиражом в 15 тысяч. Когда подоспело партийное постановление об ее уничтожении, она уже частично разошлась. А остальной тираж лежал в тюках во львовской типографии в ожидании казни. Раньше мне казалось, что процесс уничтожения книги происходит более торжественно, что ли. Где-нибудь в подвале стоят большие бумагорезки, которые в присутствии врача (простите, цензора) режут несчастную книжку на лапшу. После чего удостоверяется смерть вышеуказанного издания, а лапшу сдают в утиль на переработку. Оказывается, все гораздо проще: вырывали титульный лист и отчитывались им. Сколько титулов — столько уничтожено книжек.»
Подражание театру - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Для бабочки, живущей один день, совсем не безразлично, какая нынче погода.
— Как выносят детей из огня, так вынес человек из огня первую головешку… С тех пор он не успевает выносить детей из огня.
— Первобытные, малокультурные люди стали основоположниками самых древних культур… Не всегда культуру делают культурные люди.
— Дайте мне точку опоры — или я переверну земной шар!
— Мы вырубим все оазисы, чтобы они не скрывали от нас пустынь, которые нам еще предстоит засадить деревьями!
— Прокладывая собственный путь, щадите чужие газоны!
— Суд истории — суд, всегда выносящий приговор, но никогда не приводящий его в исполнение.
— Для того, чтоб подняться на следующую ступень, нужно оттолкнуться от предыдущей ступени. С благодарностью, но — оттолкнуться.
— Голгофа… Невысокая гора, восхождение на которую никогда не представляло трудностей, вследствие чего на ней побывало довольно много народа.
— Прижизненных памятников нет. Если воздвигается памятник, значит, человек умер.
— Самый маленький лилипут от самого огромного великана отличается только величиной.
— Быть без царя в голове — еще не значит быть демократом.
— Прорубая окна в Европу, следите за тем, чтобы не было сквозняков.
— Факты — солдаты истории: они всегда подчиняются генералам.
— Непостижимо, как человек ухитряется жить во времени и пространстве, не имея подчас ни пространства и ни минуты свободного времени.
— Когда перед тобой возникнет стена, вбей в нее гвоздь, повесь на него шляпу и чувствуй себя как дома: одна стена у тебя уже есть.
— Человек уходит, и замирают в пространстве его шаги… Но иногда они еще долго звучат во времени…
Цитатой мы называем особый вид прямой речи, который, сохраняя говорящему прямую речь, избавляет его от необходимости прямо высказать свою точку зрения.
ЭПИЛОГ
Нас окружают привычные истины:
Земля вертится, курить — здоровью вредить, от перестановки мест сомножителей произведение не меняется… Привычные истины, в прошлом наши поводыри, превращаются со временем в наших стражников и берут нас в плен, и ведут под конвоем. Дважды два, с неизменным знаком наперевес, шагает сзади, чеканя свою любимую песенку:
Равняется,
равняется,
равняется — четыре!
А другие истины, идущие по бокам, чеканят о том, что вода — мокрая, что стол — это стол, а стул — это стул, а весна — это весна (а не осень!). Привычные истины окружают нас плотным кольцом, частоколом и зорко следят, чтобы мы не шмыгнули куда-нибудь в сторону, туда, где газы при нагревании не расширяются, где вода при кипении не испаряется, где выталкивающая сила совсем не равна весу вытесненной телом жидкости… Привычные истины нам отводят привычную роль, и игра начинается… Каждый играет кого-то: злодей играет злодея, короля играет король
(хотя ему по вкусу совсем другая работа).
Но если бы, если бы, если бы,
отбросив привычную роль,
герой сумел одолеть привычку свою и природу…
Итак, игра начинается.
На сцене известный герой,
Широко известный герой —
О Дон-Жуане написано много трагедий, поэм и статей,
вокруг него давно разгораются страсти.
Его обвиняют:
он сделал несчастными столько счастливых семей!
Его оправдывают:
ведь он и сам был несчастлив!
Он слишком долго разыскивал свой идеал…
Свой идеал!.. Его считаешь своим лишь до тех пор, пока не находишь…
И тогда ты уходишь, Дон-Жуан!
И однажды после очередного ухода, размышляя о бренности человеческой красоты,
Дон-Жуан увидел в себе Квазимодо
и отвернулся от зеркала, узнавая его черты.
Он вышел на улицу,
некрасивый, немолодой человек,
и красивые девушки проходили с ним рядом.
Но —
ни одной улыбки из-под опущенных век,
ни одного перехваченного запретного взгляда.
Что-то изменилось.
Не только в нем, но вокруг.
Даже серое небо как-то выше и чище стало.
Некрасивые женщины превратились в красавиц вдруг,
и каждая казалась ему идеалом.
Мир перевернулся.
Закат превратился в рассвет.
Изменились улицы, деревья и лица…
Неужели оттого, что изменился один человек,
целый мир должен вокруг измениться?
Дон-Жуан остановился. Он глубоко страдал.
Не так,
как человек, что в своих идеалах обманут.
А так, как человек страдает,
сознавая,
что сам он — не идеал,
в целом мире — ни для кого…
Страдания, не знакомые Дон-Жуану.
Привычные истины выпускают нас из кольца,
меняя сюжеты пьес, героев их и названия…
И старый веселый шут сгоняет улыбку с лица —
Бедный Йорик,
бедный Йорик,
нищета и голь,
всех министров и шутов
насмешил до колик:
он корону нацепил,
крикнул: — Я — король!
И взобрался на престол —
вот так бедный Йорик!
В шутку крикнул, конечно, — ведь он был шутом,
и на престол-то он просто присел на минутку.
Но все поверили: если шут сел на престол,
то, простите, какие тут могут быть шутки?
— Вы видите этот череп? — шут продолжал шутить.
— Попробуй-ка отгадай, что у него в середке!
Ведь для того, чтоб корону на голову нацепить,
нужны не мозги, а наличие этой коробки.
А коробки у всех одинаковые. Вот и поди разберись!
Так он смешил публику, но публике расхотелось смеяться.
— Поди разберись! — сказал Йорик, и первый министр
приказал второму министру пойти разобраться.
— Вы видите этот череп? Потом поди разберись,
чей это череп: шута или самого короля Дании.
— Короля Дании! — заверил первый министр,
которому все известно было заранее.
Бедный Йорик,
бедный Йорик,
шут и весельчак,
сколько в жизни он шутил,
сколько веселился!
Сколько умных в дураках
оставлял дурак,
не смущался никогда,
а теперь — смутился.
— Сейчас — допустим. А как через двадцать лет?
Через лет пятьдесят, через сто или триста?
Кто узнает его — когда он будет в земле?
— Он не будет в земле! — заверили хором министры.
Призадумался Йорик.
— Тогда я еще спрошу:
если так рассуждать, то, выходит, что жить мне — вечно?
Так выходит? — спросил, посерьезнев, шут.
И министры ответили хором — Конечно!
— Пусть и двести, и триста, и тысяча лет пройдет, — молвил шут,
и лицо его стало торжественно строгим.—
Я вовек не умру, и мой череп никто не найдет
и не будет над ним сочинять монологи.
Интервал:
Закладка:
