Гилберт Честертон - Магия

Патриция.Я предпочту доктора.

Смит.Могу я быть полезен?

Патриция.Только Доктор. (Фокуснику). Последний ваш трюк был просто чудесен.

Смит (тихо). Это ваш последний трюк был просто чудесен.

Фокусник.Спасибо. Полагаю, вы так думаете, потому что только его не смогли разгадать.

Смит.Признаюсь, нечто в этом роде. Ваш последний трюк был лучшим из всех, какие я видел. Он настолько хорош, что я предпочел бы, чтобы вы его не делали.

Фокусник.Как и я.

Смит.Как? Вы не хотели быть фокусником?

Фокусник.Я хотел бы вообще не появляться на свет.

Фокусник выходит. Молчание. Входит Доктор, очень серьезный.

Доктор.Все уже хорошо. Мы его вернули.

Смит (приближаясь к нему). Вы говорили мне, что у девушки были душевные проблемы.

Доктор (сурово глядя на него). Нет. Я говорил вам, что были душевные проблемы в семье.

Смит. (После паузы). Где мистер Моррис Карлеон?

Доктор.Я уложил его в постель в соседней комнате. Его сестра присматривает за ним.

Смит.Его сестра! Выходит, вы верите в фэйри?

Доктор.Верю в фэйри? О чем речь?

Смит.Ну, вы же оставили человека, который не верит в фэйри, на попечение человека, который в них верит.

Доктор.Да, я это сделал.

Смит.Вы не думаете, что она всю ночь будет рассказывать ему волшебные сказки?

Доктор.Определенно нет.

Смит.Вы не думаете, что она выбросит пузырек с лекарством в окно и пропишет ночную росу или что-нибудь подобное? Или, скажем, клевер с четырьмя лепестками?

Доктор.Нет. Конечно, нет.

Смит.Я спрашиваю только потому, что вы, люди науки, чересчур суровы к нам, людям веры. Вы не верите священству; но вы согласны, что я в большей степени священник, чем этот Фокусник — волшебник. Вы много говорили о Библии и научной критике. Но даже по стандартам научной критики Библия древнее, чем язык эльфов, который, насколько я могу понять, был изобретен этим вечером. Но мисс Карлеон поверила в волшебника. Мисс Карлеон поверила в язык эльфов. И вы оставили на ее попечение инвалида без тени сомнения: все потому, что вы доверяете женщинам.

Доктор (очень серьезно). Да, я доверяю женщинам.

Смит.Вы доверяете женщинам в практических вопросах, в делах жизни и смерти, когда дрожащая рука или лишняя таблетка могут убить.

Доктор.Да.

Смит.Но если женщина отправляется на утреннюю службу в мою церковь, вы называете ее слабоумной и говорите, что никто, кроме женщин, не может верить в религию.

Доктор.Я никогда не назову женщину слабоумной, никогда, даже если она идет в церковь.

Смит.Ведь есть столько умнейших людей, страстно верящих в церковную обрядность.

Доктор.А как насчет многих, страстно верующих в Аполлона?

Смит.А какой вред от веры в Аполлона? И какой вред от неверия в Аполлона? Разве вам никогда не приходило в голову, что сомнение может быть таким же безумием, как и вера? Что задавать вопросы так же болезненно, как и провозглашать доктрины? Вы говорите о религиозной мании! А разве нет такой вещи, как антирелигиозная мания? Нет ли подобного сейчас в этом доме?

Доктор.Выходит, вы думаете, что вообще никто не должен задавать вопросов.

Смит. (Страстно, указывая в соседнюю комнату). Я думаю, вот к чему приводят бесконечные вопросы! Почему бы вам не оставить вселенную в покое? Пусть себе означает, что пожелает. Почему бы грому и не быть Юпитером? Многие люди выставили себя на посмешище, интересуясь, что представлял бы собой дьявол, если б это был не Юпитер.

Доктор. (Глядя на него). Вы в собственную религию верите?

Смит. (Так же серьезно глядя на собеседника). Наверное, нет: но еще глупее было бы сомневаться в ней. Ребенок, который сомневается в Санта-Клаусе, страдает бессонницей. Ребенок, который в него верит, крепко спит по ночам.

Доктор.Вы прагматик.

Входит Герцог.

Смит.Именно это адвокаты называют повседневной жестокостью. Но я склонен к практике. Вот семья, о которой вы рассказывали мне разные ужасы. Есть здесь юноша, который сомневается во всем, и девушка, которая всем верит. На кого же пало проклятие?

Герцог.Беседуете о прагматиках. Я рад это слышать… Ах, какое передовое движение! Я теперь поддерживаю Рузвельта. (Тишина). Ну вы же знаете, мы развиваемся! Сначала было Пропавшее Звено. (Тишина). Нет! Сначала была протоплазма, а потом Пропавшее Звено, потом Магна Карта и все прочее. (Тишина). Вот, взгляните на акт о страховании!

Доктор.Я, пожалуй, не стану.

Герцог. (Шутливо грозит ему пальцем). Ах, предубеждение, предубеждение! Вы, доктора, вы знаете! Но я сам никогда… (Тишина).

Доктор. (Прерывая тишину необычным вопросом). Никогда что?

Герцог (доверительно). Никогда сам не пользовался аппаратами Маркони. Никогда не прикасался к ним. (Тишина). Ну, мне нужно побеседовать с Хастингсом.

Герцог медленно уходит.

Доктор (взрывается). Ну и… (оборачивается к Смиту). Вы только что спрашивали меня, кто из членов семьи унаследовал фамильное безумие.

Смит.Да, спрашивал.

Доктор. (Низким, значительным голосом) . Клянусь спасением души, я уверен, что это Герцог.

Занавес

Комната частично затемнена, видны стол с лампой и пустое кресло. Из соседней комнаты время от времени доносятся слабые звуки движений и голоса больного. Входит доктор Гримторп, он взволнован, в руке у него пузырек с лекарством. Он ставит пузырек на стол и садится в кресло, будто собирается нести дежурство. Входит Фокусник; он одет к отъезду, несет свой мешок. Когда он пересекает комнату, Доктор встает и обращается к нему.

Доктор.Простите меня, могу я задержать вас на минутку? Как я понимаю, вам известно о… (колеблется) о тех, судя по всему, серьезных изменениях в развитии болезни, которые произошли после вашего выступления. Я не говорю, заметьте, в результате вашего выступления.

Фокусник.Спасибо.

Доктор. (Слегка воодушевляется, но говорит очень осторожно). Как бы то ни было, душевное возбуждение — это значительная составляющая всех физиологических проблем, а ваши успехи нынче вечером были столь необычайны, что я не могу и помыслить о том, чтобы исключить их влияние на моего пациента. Сейчас он в состоянии, которое в чем-то напоминает горячку, но в котором он все еще может время от времени спрашивать и отвечать на вопросы.