Владимир Казаков - Избранные сочинения. 1. Ошибка живых

Николай Иванович улыбается:

«По-моему, искусствоведы посрамлены этим сном».

15 сентября.

У Витковских. Сумрак и мерцающее молчание. Длинные пряди времени падают на лоб часам.

ЕКАТ. ВАС.

В виде чего или в виде кого вы представляете себе время?

МЕЛИК-МЕЛКУМОВ

В виде Наполеона: тот же хмурый тяжелый взгляд и то же бесконечные порывы.

КУКЛИН

Тогда уж прибавьте: и тот же серый походный сюртук...

16 сентября.

Не знаю, где и как я оказался. Ряды домов, ночь по обеим сторонам улицы. Фонари погасли или ушли. Не знаю, сколько времени я простоял под окнами у Марии. Свет не горел. Несколько булыжных шагов взад и вперед по мостовой. Я хочу быть спиной ко всему, но я — ко всему лицом. Я закрываю глаза, ночь закрывает звезды, тишина закрывает все. Я отыскиваю незнакомую подворотню, я узнал ее по черным кирпичным сводам, по моей дрожи, по холоду и темноте. Кто это? Мария? Да, это не она. Такие же волосы, та же походка. Фонарь умер и стоит на ветру. Я прохожу под окнами. Одно открывается, голос Марии зовет. Я не слышу. Тогда она зовет громче. Я останавливаюсь. Фонарь посинел. От звезд на дома струятся светлые крыши. От набережной подуло камнем. Я не один, нас двое: я и я. Голос Марии натыкается в темноте. Я жив, как фонарь.

17 сентября.

У Куклина шестой день запой.

20 сентября.

Запой продолжается. Старшая дочь Куклина относит мое письмо Марии. Я прошу старшую дочь Куклина передать ей письмо. Я написал его.

Мария! Несколько слов — вот что я решаюсь Вам написать. Недавно ночью я слышал Ваш голос. Пусть он не был Вашим — я все-таки слышал его. Что было вокруг? Я не разглядел при свете мертвого фонаря. Знаю только, что была ночь. Я шел, чтобы пересечь город.

Дочь Куклина передаст Вам этот листок. Напишете мне?

Левицкий

Ответа не было. Я передал со старшей дочерью Куклина второе письмо.

Мария! Когда-то в старину фальшивомонетчикам заливали горло расплавленным оловом.

Ваше молчание заливает мне горло. Я сжимаю судорожными пальцами монету моей любви.

Фальшивую?

Левицкий

24 сентября.

У Витковских. Вечер. Темнота выступила из стен. Нету ни Истленьева, ни Пермякова. Куклин за все время не проронил ни слова, ни взгляда. Будто эти седые виски и лиловый нос принадлежат не ему, а сумраку. Потом, когда зажгли лампу, оказалось, что он исчез.

ЕКАТ. ВАС.

Попробуйте кинуть недовольный взгляд зеркалу — оно вам вернет его.

МАРИЯ

А если попробовать это же с часами?

ЛЕВИЦКИЙ

Часы ничего не возвращают, никогда.

МАРИЯ

Что с вами сегодня? Вы так серьезны!

ЛЕВИЦКИЙ

Серьезен, но не опасно.

ЕКАТ. ВАС.

Вы знаете, нынче я видела во сие Истленьева! Вот удивительно!.. Да... Но, из нас кто-нибудь когда-нибудь видел ли его наяву?

МАРИЯ

Анна?

АННА

Мария?

ЛЕВИЦКИЙ

Я видел, но это будет очень не скоро.

МАРИЯ

Но, Левицкий, вы нам не растолковали еще мамин сон! К чему же мог присниться Истленьев?

ЛЕВИЦКИЙ

К чьей-то свадьбе.

МАРИЯ

К свадьбе? Но почему?

ЛЕВИЦКИЙ

Истленьев — каллиграф. А каллиграфы снятся к свадьбе. Знаете, причудливый почерк судьбы, все эти завитушки...

ЕКАТ. ВАС.

А вот и чай на столе! Александр Григорьевич, я знаю, вы любите. Не правда ли?

ЛЕВИЦКИЙ

Чай даст особое чувство времени. Во времени, как в ночном небе, начинаешь различать яркие созвездия — мгновений.

ЕКАТ. ВАС.

О, вы — философ чая.

МАРИЯ

Философ и астроном.

ИСТЛЕНЬЕВ (неожиданно появляясь)

Здравствуйте!.. Добрый вечер!

ЕКАТ. ВАС.

Как! Это вы?!

ИСТЛЕНЬЕВ

Да... Я, право, не думал у вас оказаться.

ЕКАТ. ВАС.

А где же вы думали оказаться?

ИСТЛЕНЬЕВ (виновато)

У вас же.

МАРИЯ (поэту)

Пожалуйста, прочтите что-нибудь!

ПОЭТ

У меня есть одно творение. Правда, я забыл начало, но зато и конца не помню.

ВСЕ

Браво! Браво!..

МАРИЯ

А вы, Истленьев, молчите?

ИСТЛЕНЬЕВ

Я?.. Я не молчу, я продолжаю слушать...

АННА (поэту)

Прошу вас, дайте экспромт о чем-нибудь стеклянном или...

ПОЭТ

ОЛЬГА (ему же)

А теперь о чем-нибудь более прочном.

ПОЭТ

КУКЛИН (возникая)

МАРИЯ

Бог мой, Куклин! Вы еще и импровизатор!

КУКЛИН

Нет, я — импровизатор, а потом — еще и Куклин!..

1 октября.

Ночь неслышно проносится мимо часов. Льющиеся волосы притягивают свет лампы. Длинные густые ресницы притягивают темноту. Мы сидим, окруженные ночью. Женщина с бледным, чуть одутловатым лицом, похожая на ребенка, когда улыбнется вдруг. Женщина с золотой тяжестью волос, собранных в узел, с ресницами, полными темноты. Свет лампы живет на ее волосах, темнота доживает в углу. Время вздрогнуло от золотого видения. Зеркала живут между реальностью и галлюцинациями, сами будучи наполовину — тем, и наполовину — другим.

В комнате становилось темнее. Чуть виден был циферблат, кутавшийся в тихом ночном времени. Мир замер, бессильный охватить себя до конца. Молчание продолжалось, не начинаясь. Тихие голоса двигались по краям этого ночного безмолвия. Ночь со всеми ее звездами была вставлена в оконную раму, она остеклянела и готова была разбиться на тысячи осколков от первого же удара света. Между нами неподвижно темнело молчание. Женщина подняла голову. Узел литых волос тяжело сверкнул у нее на затылке.

Небо светлело там, где оно прикасалось к холодным крышам. Она сказала:

— У меня к вам три вопроса: 1. Здравствуйте! 2. Что? 3. Вопрос... Можете отвечать по порядку и не отвечать тоже можете.

Я ответил:

— Я буду по порядку молчать.

И про себя подумал:

— Бог мой, как она прекрасна! А у меня — зима и отсутствие слов...

Окно и ночь наперегонки летели навстречу рассвету. Женщина подошла к окнам, провожаемая безумием зеркала и моим. Несколько секунд вдруг вырвались из общего потока времени и сверкнули, вспыхнули, как золотые пряди, выбившиеся у нее на висках.