Гарольд Пинтер - На безлюдье

Спунер закрывает тарелку крышкой. Бриггз наливает шампанское в бокал Спунера.

У вас когда последний раз было шампанское к завтраку?

Спунер. Сказать по чести, шампанское — это мой напиток.

Бриггз. Да ну?

Спунер. Я знаток вин. (Пьет.) Дижон, тридцатые годы. Я много раз ездил в Дижон, отведать тамошних вин, с моим французским переводчиком. Да и после смерти его я по-прежнему бывал в Дижоне, пока эта возможность не отпала.

Пауза.

Гюго его звали. Отличный собутыльник.

Пауза.

Вы, конечно, поинтересуетесь, что он переводил? Отвечаю: мои стихи. Ведь я поэт.

Бриггз. А я думал, все поэты молодые.

Спунер. Я молод. (Тянется за бутылкой.) Позвольте и вам налить?

Бриггз. Нет, спасибо.

Спунер рассматривает этикетку.

Спунер. Превосходная марка.

Бриггз. Я тут ни при чем.

Спунер (наливает). Стихотворный перевод — чрезвычайно трудное занятие. Одни только румыны поддерживают это мастерство на должном уровне.

Бриггз. С утра пораньше работают за бутылкой?

Спунер пьет.

Допивайте ее. Предписание врача.

Спунер. Да, кстати, нельзя ли полюбопытствовать, почему меня заперли в этой комнате?

Бриггз. Предписание врача.

Пауза.

Захотите кофе — скажите.

Пауза.

Вот, наверно, здорово — быть поэтом, иметь поклонников, переводчиков. И быть молодым. Сам-то я не молодой и не поэт.

Спунер. Да. Вы мне напомнили. Я должен идти. У меня в двенадцать совещание. Спасибо вам большое за завтрак.

Бриггз. Какое совещание?

Спунер. Редакционное. Я состою в редколлегии недавно основанного поэтического журнала. Наше первое совещание назначено сегодня на двенадцать. Опаздывать не годится.

Бриггз. Где будет это совещание?

Спунер. В «Бычьей голове» на Меловой Ферме. Хозяин любезно предоставил нам собственную комнату на втором этаже. Важно, чтобы не было лишних ушей, знаете, при обсуждении редакционной политики.

Бриггз. В «Бычьей голове» на Меловой Ферме?

Спунер. Да, там. Хозяин — мой друг, в силу чего и счел возможным уступить нам собственную комнату. Ну, я его, конечно, не преминул поставить в известность, что лорду Ланну угодно почтить наше совещание своим присутствием. Он сразу уяснил, что известная изоляция будет, так сказать, в порядке вещей.

Бриггз. Лорду-улану?

Спунер. Нашему патрону.

Бриггз. Он случаем не из бенгальских уланов?

Спунер. Нет, нет. Он потомок норманнов.

Бриггз. Культурный человек?

Спунер. По отзывам — безупречен.

Бриггз. А то некоторым аристократам искусство не по вкусу.

Спунер. Лорд Ланн — человек чести. Ему искусство по вкусу. Он заявлял об этом публично, а слову своему он никогда не изменяет. Но я должен идти. Лорд Ланн не разделяет мнения, что поэтам можно вольничать с временем.

Бриггз. Джеку бы найти заручку.

Спунер. Джеку?

Бриггз. Он же поэт.

Спунер. Поэт? В самом деле? Что ж, если он пришлет мне образчики своего творчества, отпечатанные на листах форматом ин-кварто через два интервала плюс отдельная копия отдельной почтой на случай пропажи или хищения, и приложит маркированный конверт с обратным адресом, то я их прочту.

Бриггз. Вот за это спасибо.

Спунер. Пустое. Передайте ему — он может рассчитывать на оценку предельно беспристрастную и, смею добавить, высокодостоверную.

Бриггз. Я передам. Ему правда очень нужна заручка. Босс мог бы его поддержать, да, видно, не желает. Может, потому, что сам поэт. Тут, может, есть момент ревности, кто его знает. Нет, босс, конечно, человек очень хороший, ничего не скажешь. Очень даже воспитанный человек. Но все мы люди, и он тоже.

Пауза.

Спунер. Босс… сам тоже поэт?

Бриггз. Ну вот еще. Он только поэт, что ли? Он плюс к тому еще эссеист и критик. Вообще литератор.

Спунер. То-то я думаю — лицо как будто знакомое.

Звонит телефон. Бриггз идет к аппарату, снимает трубку, слушает.

Бриггз. Слушаю, сэр.

Забирает поднос и уходит. Спунер остается сидеть.

Спунер. Подобный казус мне знаком. Беззвучный голос. Ему внимают. Общенье с верхним этажом.

Наливает шампанское.

Входит Херст в пиджачной паре, за ним Бриггз.

Херст. Чарлз! Наконец-то вы заглянули.

Пожимает Спунеру руку.

Надеюсь, вас приняли как следует? Денсон, позаботьтесь о кофе.

Бриггз выходит из гостиной.

Вы просто превосходно выглядите. И ничуть не изменились. Это сквош, надо полагать, держит вас в форме? Помню, в Оксфорде вы играли мастерски. И по-прежнему играете? Разумно. Молодцом. Боже мой, сколько лет, сколько зим. Когда мы последний раз виделись? Я так подозреваю, что последний наш совместный обед был в тридцать восьмом, в клубе. Совпадает с вашими воспоминаниями? Был Кроксли, ага, Уайет, погодите, погодите… ну да, и Берстон-Смит. Вот была компания! И вот был вечерок, как сейчас помню! Все, разумеется, на том свете. Да нет, нет! Я болван. Идиот я. Наша последняя встреча — да я ее прекрасно помню. Павильон на стадионе «Лордз», тридцать девятый, матч с вестиндцами, Хаттон и Комптон отбивали как боги, Константин бросал, война висела в воздухе. Всё правильно? И мы распили бутылку превосходнейшего портвейна. Вид у вас такой же спортивный, как был тогда. Как воевалось, хорошо?

Бриггз приносит кофе, ставит поднос на стол.

О, спасибо, Денсон. Оставьте там, ладно? Вот так, хорошо.

Бриггз выходит из гостиной.

А что Эмили? Какая женщина. (Наливает.) Вам черный? Пожалуйста. Какая женщина. Надо вам сказать, что я в один прекрасный день в нее влюбился. Надо, надо вам признаться. Пригласил ее выпить чаю в «Дорчестере». Открыл ей свое увлечение. Решил взять быка за рога. Предложил ей вам изменить. Не отрицал, что вы чертовски славный малый, указал, что я никак не посягаю на ваше достояние, мне нужна лишь та ее частица, которую все женщины держат под спудом, про черный день. Адское это было занятие — уламывать ее. Она твердила, что обожает вас, что двоедушие обессмыслит ее жизнь. Я уж пустил в ход лепешечки с маслицем и уилтширские сливки, оладушки и клубнику. В конце концов не устояла. Вы об этом небось знать не знали, а? Ну, теперь-то нам уж не по возрасту волноваться задним числом, верно?

Садится с чашкой кофе.

Я снял на лето коттеджик. Она приезжала на машине раза два-три в неделю. За покупками ездила, и я входил в программу поездок. Вы тогда оба жили на ферме. Вот именно. На ферме ее отца. Приезжала попить чаю или, положим, кофе — ну, словом, в самые невинные часы. В то лето она принадлежала мне, а вы-то воображали, будто она целиком ваша.