Карсон Маккалерс - Корень квадратный из прекрасного

СЕСТРА: Давай вернемся, брат.

ФИЛИПП: Куда?

СЕСТРА: Домой. Ты сможешь писать в беседке.

ФИЛИПП: Там, где я начинал?

СЕСТРА: Помнишь июльские цветы, из которых мы плели венки? Тени в беседке?

ФИЛИПП: Однажды нам показалось, что в беседке появилось привидение. Наше привидение.

СЕСТРА: Да. Привидение, которое устраивало для нас чаепитие. Паштет из грязи, жаркое из жимолости.

ФИЛИПП: Бутерброды из одуванчиков.

СЕСТРА: Мы надевали мамины туфли и шляпы, и я накладывала тебе и себе румяна. Помнишь испанскую шаль, из-за которой мы постоянно ссорились?

ФИЛИПП: И дуэты, которые мы пели: "Турецкий марш" и "Марш смерти" из "Саула".

ССТР.: И лето на побережье, когда мы давали концерт.

ФИЛИПП: Мы довели музыкантов до слез, а публику до тошноты.

СЕСТРА: Скрежещущие жуткие звуки.

ФИЛИПП: Большинство роялей бывают расстроены.

СЕСТРА: В те времена ты был спокойным ребенком.

ФИЛИПП: Но когда я вырос и уехал, что-то случилось, что-то рухнуло.

СЕСТРА: Да.

ФИЛИПП: Что меня разрушило? Алкоголь? Секс?

СЕСТРА: Вернемся домой. Вернемся в беседку и тенистые полдни. Ты слаб.

ФИЛИПП: Я не поеду домой, сестра. Возвращайся с мамой. И если ты не можешь этого вынести, пей, дорогая. Пей в беседке, вот тебе мой совет.

Сестрица уходит.

Позволь мне остаться, Молли. Можешь заниматься с ним любовью. Пожалуйста, но люби меня! Позволь мне остаться, и я снова стану писать.

МОЛЛИ: Я никогда не понимала твоих книг, Филипп.

ФИЛИПП: Какая разница?

МОЛЛИ: Но, не понимая, любила их еще больше.

ФИЛИПП: Не надо понимать мои книги. Пойми меня.

МОЛЛИ: Это одно и то же.

ФИЛИПП: Неужели ты не понимаешь, что я нуждаюсь в тебе, что я снова могу писать? Позволь мне остаться.

МОЛЛИ: Нет, Филипп.

ФИЛИПП: Мы прожили вместе полжизни.

МОЛЛИ: С тех пор, как мне исполнилось пятнадцать лет.

ФИЛИПП: Что я делал все это время?

МОЛЛИ: Ты написал две книги и пьесу.

ФИЛИПП: А что делала ты, Молли?

МОЛЛИ: Заботилась о тебе, о Парисе...

ФИЛИПП: Заботься обо мне теперь. Ты всегда меня любила. Скажи, что это не так!

МОЛЛИ: Я не отрицаю. Я любила тебя, но теперь с этим кончено.

ФИЛИПП: А вот и старый друг!

МОЛЛИ: О чем ты?

ФИЛИПП: Старинные, старинные, старинные часы. Послушай, какой у них ход. Тик-так, тик-так. Если ты меня бросишь, куда денутся все эти годы?

МОЛЛИ: Что ты имеешь в виду?

ФИЛИПП: Разве ты не знаешь, Молли, что каждое последующее мгновение - отражение предыдущего? Без тебя нет ничего.

МОЛЛИ: Пожалуйста, Филипп...

ФИЛИПП: А ничто похоже на ничто. Но это пустота. Вот где настоящий ад!

МОЛЛИ: Дай мне пройти.

ФИЛИПП: Ад с действующими лицами. Разве ты не понимаешь?

МОЛЛИ: Мне нужно уходить.

ФИЛИПП: И теперь, в сумерках, эти часы ...

МОЛЛИ: Ты пьян, Филипп.

ФИЛИПП: Я потерял себя. И это ужасно.

МОЛЛИ: Мне страшно, когда ты так говоришь.

ФИЛИПП: Спаси меня.

МОЛЛИ: Как, Филипп?

ФИЛИПП: Не знаю, но ты уже столько раз меня спасала.

МОЛЛИ: Я больше не знаю, как.

ФИЛИПП: Может быть мне страшно оттого, что я тебя теряю?

МОЛЛИ: Не надо говорить о наших отношениях, Филипп.

ФИЛИПП: Или, может, от этого места? От времени? Или от дурацкой комедии, которую мы разыгрываем?

МОЛЛИ: Перестань.

ФИЛИПП: Между нами осталась одна лишь боль. Застывшая боль.

МОЛЛИ (зовет): Сестрица!

ФИЛИПП: Тем временем этот дремучий идиот бродит, стеная, по земле. (Молли молчит). После всего, что мы пережили. Ты не бросишь меня. ( Бьют часы. Он смотрит на Молли. Она молчит. Он кричит в бешенстве). После всего, что мы пережили!... ( Он колотит по часам обеими руками. Потом смотрит на Молли. Оба вздрагивают, когда часы начинают бить снова).

На следующий день, перед рассветом.

На сцене: тишина. Филипп медленно спускается по лестнице, останавливается, глядя на спящего на диване Париса. Предстоящая сцена - острая. Ни Филипп, ни Парис не знают точно, что происходит, намерения отца и сына неясны, завуалированы, до тех пор, пока Парис не осознает реальность своей жизни и угрозы ей.

ФИЛИПП: Разбойник...

ПАРИС: Что?

ФИЛИПП: Вставай, разбойник.

ПАРИС: Который час?

ФИЛИПП: Почти рассвело. Твоя мать собиралась всю ночь. Она думает, что может нас бросить.

ПАРИС: Бросить?

ФИЛИПП: Да. Тебя и меня.

ПАРИС: Я не верю в это. Зачем ты меня поднял?

ФИЛИПП: Ты мне нужен.

ПАРИС: Зачем?

ФИЛИПП: Когда я был большим, а ты маленьким, я был нужен тебе. Разве ты не помнишь?

ПАРИС: Догадываюсь. Когда я был маленький, я мог войти и лечь спать между тобой и мамой. Когда я бывал испуган или когда просто этого хотелось. Там неподалеку были качели.

ФИЛИПП: Где?

ПАРИС: На улице Кренбери. Это самое первое, что я могу вспомнить. А ты?

ФИЛИПП: Я тоже помню, как спал между мамой и папой.

ПАРИС: Самое первое, что ты помнишь?

ФИЛИПП: Перед этим была сплошная темнота.

ПАРИС: Темнота?

ФИЛИПП: Потом, несколько лет спустя, раскаленные полдни Джорджии. Как расплавленное стекло.

ПАРИС: Жара в Джорджии.

ФИЛИПП: Жара. Раскаленная, безжалостная. Июль был жарким, август и того хуже.

ПАРИС: У бабули в спальне был кондиционер.

ФИЛИПП: Тогда еще не было кондиционеров.

ПАРИС: А что вы делали?

ФИЛИПП: Изнемогали от жары.

ПАРИС: Изнемогали?

ФИЛИПП: Мы отправлялись на задний двор и забирались в воронки от ядер. Я прятался в этих воронках несколько лет, но никогда не нашел ни одного ядра.

ПАРИС: А почему вы прятались именно там?

ФИЛИПП: В этом весь секрет. Можно было сидеть там, накрывшись снопом соломы, и никто тебя не видел.

ПАРИС: Не удивительно.

ФИЛИПП: Помню, как в детстве рвал татарник. Помнишь, эти кусты на юге, у них очень острые шипы, как кончик шпаги.

ПАРИС: Я частенько гонялся за девчонками с этими колючками. Девчонки с визгом убегали. А мальчишки гонялись за ними. Но мы ими не кололись. Ведь они очень острые.

ФИЛИПП: А я уколол одну девчонку. Не сильно - легкий укол в спину. Чтобы она поняла, что я не шучу.

ПАРИС: А потом?

ФИЛИПП: На этом игра кончилась.

ПАРИС: Сколько сейчас времени?

ФИЛИПП: Нам пора уезжать.

ПАРИС: А мама?

ФИЛИПП: Я же говорил, что она собиралась всю ночь. Шелковые чулки, резинки и прочее барахло.

ПАРИС: Я ненавижу, когда ты так говоришь о маме.

ФИЛИПП: А что такого я сказал? Я люблю ее. Не могу без нее жить. Я сделал все, чтобы ее удержать. Ползал по полу, как Достоевский.

ПАРИС: Подумаешь? Тебе было все равно, когда мама плакала, когда ты бросил ее.

ФИЛИПП: Я ее не бросал. Я сделал все, что мог, и если со мной что-нибудь случится, виновата будет она, и ей это известно. Но сейчас мы хотим кончить дело миром. Ты с матерью поедешь со мной.