Карсон Маккалерс - Корень квадратный из прекрасного

ХЕТТИ: Что это за Бруклин?

ПАРИС: По соседству с тем местом, где мы жили. Мерзкое место, насколько я помню.

ХЕТТИ: Они похожи на траурные - такие белые, странные. Зачем твой папа это сделал?

ПАРИС: Он ничего не делал. Это был несчастный случай.

ХЕТТИ: Он съехал с дороги к пруду, который от нее довольно далеко. Все говорили, что специально.

ПАРИС: Мало ли что все говорили. Совсем не специально. Руль был неисправен. Мне Джон все объяснил.

ХЕТТИ: В деревне говорят: самоубийство.

ПАРИС: Самоубийство? Только слабые кончают с собой. А папа был сильным. Однажды он поднял сто фунтов, как пушинку.

ХЕТТИ: Где?

ПАРИС: На ярмарке, куда он меня взял. Папа любил ярмарки, праздники, суматоху.

ХЕТТИ: Я всегда боялась твоего папу.

ПАРИС: Вот задача. Если в чаще леса упадет дерево, и никого не будет рядом, ни единой души на многие миль вокруг, - будет ли слышен треск?

ХЕТТИ: Ну, может, кто-нибудь и услышит.

ПАРИС: А если там никого нет, я хочу сказать, вообще никого - будет ли слышен треск?

ХЕТТИ: Может, его услышит какой-нибудь зверек. Или крот.

ПАРИС: Зверек? Ну, конечно. Как я об этом не подумал!

ХЕТТИ: Почему ты такой странный?

ПАРИС: Я не странный, я видел папу в гробу на похоронах.

ХЕТТИ: А мне хоть сто долларов дай, все равно не буду смотреть на мертвеца. Мама говорит, что вредно смотреть на мертвецов. А как твоя мама?

ПАРИС: Сидит, съежившись, в папиной комнате, будто ей ужасно холодно. Бабуля хотела, чтобы она легла. Бабуля лежит и плачет, - а мама просто сидит, съежившись, будто ей холодно. Тетя Сестрица, похоже, что-то ждет.

ХЕТТИ: Я не знала, что при отпевании открывают гроб. Парис, не будь таким странным в последний день! Поцелуемся на прощанье?

ПАРИС: Говорят, нельзя тискать девчонок, если заботишься об их достоинстве.

ХЕТТИ: Ты говорил, что хочешь сделать мне подарок. Какой?

ПАРИС: Старые костюмы и тому подобное. Санки. В Бруклине они не понадобятся. Они внизу, в подвале. Давай спустимся.

ХЕТТИ: Неужели ты не поцелуешь меня перед отъездом?

ПАРИС: Не знаю. А если дерево падает в совсем глухом лесу, где нет ни одного человека и ни одного зверя...

Парис и Хетти уходят в подвал.

Мама Лавджой и Сестрица спускаются вниз с уложенными чемоданами.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Бедная Молли! Она ничего не ест целую неделю, а я объедаюсь. Это горе со мной такое сделало.

СЕСТРА: Я заметила, мама.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Так же было, когда сбежал мистер Лавджой. Я растолстела с горя. Готовила самые невообразимые сласти.

СЕСТРА: А я ем как обычно.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Ты никогда не любила своего брата так, как мы!

СЕСТРА: Что ты говоришь, мама?

МАМА ЛАВДЖОЙ: И всегда ему завидовала.

СЕСТРА: Но ведь это естественно!

МАМА ЛАВДЖОЙ: Наша жизнь кончена. Молли сидит в комнате Филиппа. Она никогда не сможет снова полюбить. Мы с Молли очень похожи.

СЕСТРА: Я этого не замечала.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Уж если полюбим, то навсегда. Одного на всю жизнь.

СЕСТРА: Молли справится через некоторое время. Она хочет получить работу и жить в Нью-Йорке.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Какую работу?

СЕСТРА: В косметическом салоне.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Помнишь, когда Филипп ее бросил, она тоже работала в салоне. И у той ее клиентки все волосы повыпадали. Бедняжка лысая, как яйцо.

СЕСТРА: Молли с ней дружит. Они часто пишут друг другу.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Неважно. Одно дело получить работу и жить в Нью-Йорке, и совсем другое - любить гения.

СЕСТРА: Что такое гений?

МАМА ЛАВДЖОЙ: По-моему, гений - это что-то светлое и темное, со взлетами и падениями, все вместе.

СЕСТРА: Понятно ты объясняешь.

МАМА ЛАВДЖОЙ: О гениях пишут в газетах.

СЕСТРА: Значит и Аль-Капоне - гений?

МАМА ЛАВДЖОЙ: Твой брат мертв, а ты все завидуешь!

СЕСТРА: Как ты не понимаешь? Я никогда ему не завидовала. Просто думала о произведениях Филиппа и о том, что ему не надо беспокоиться о библиотечных каталогах и просроченных книгах. Не надо наводить порядок на полках с детской литературой. Но никогда не завидовала. Мне просто хотелось быть похожей на Филиппа.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Скоро уже должны прислать лимузин, который мы взяли напрокат.

СЕСТРА: Почему ты не вызвала такси?

МАМА ЛАВДЖОЙ: В лимузине можно проплакать всю дорогу до станции. Таксист из любопытства спросит.

СЕСТРА: Я люблю таксистов.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Давай скорее.

СЕСТРА: Еще много времени.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Я хочу приехать на станцию заранее.

СЕСТРА: Скажи, мам, ты когда-нибудь опаздывала на поезд?

МАМА ЛАВДЖОЙ: О нет! Всегда успевала вовремя. Когда я была молоденькой, мне приснился сон, что я собираюсь сесть в поезд, но когда я взглянула на себя, на мне не оказалось никакой одежды. Я была смущена. Стояла на станции голая. Во сне, конечно.

СЕСТРА: Успокойся, ты уже одета.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Ты завернула завтрак?

СЕСТРА: Бутерброды с индейкой.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Надеюсь, ты положила побольше майонеза на мой бутерброд, как я люблю?

СЕСТРА: Положила.

Слышно, как подъезжает машина. Сверху спускается Молли.

МОЛЛИ: Машина приехала.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Не плачь, Молли. Всему свое время - и слезам, и нищете, и ярости, и ... и так далее.

МОЛЛИ: Я не плачу.

МАМА ЛАВДЖОЙ: А чем занимался тот мужчина?

МОЛЛИ: Какой мужчина?

МАМА ЛАВДЖОЙ: Постоялец из флигеля.

МОЛЛИ: Джон? Джон Такер? Не знаю. (Отворачивается).

МАМА ЛАВДЖОЙ (Обращаясь к Молли): Действительно, бродяга. И совсем не плакал! Ну, и манеры. (Пауза). Мой сын был великий гений. Я всегда буду говорить о нем - в лавках, в поездах, в общественном транспорте, и ты тоже, Молли.

МОЛЛИ: До свидания, Сестрица. Я люблю тебя.

СЕСТРА: Я приеду погостить у тебя в августе, в отпуск.

МОЛЛИ: Мой дом - твой дои. Только не знаю, где он теперь.

(Возвращается Парис). Парис, попрощайся с бабулей и Сестрицей.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Парис, я собираюсь сделать тебя своим наследником.

ПАРИС: А что это?

МАМА ЛАВДЖОЙ: Оставлю тебе все свои деньги, за исключением пожизненной ренты. У твоей тети Сестры должно быть что-то, на что можно рассчитывать.

ПАРИС: Значит, я буду богатым?

МАМА ЛАВДЖОЙ: Никогда не говори "богатый", это вульгарно. Говори "хорошо обеспеченный" или "благоприятные обстоятельства".

ПАРИС: Я и так хорошо обеспечен. А сколько там денег?

МАМА ЛАВДЖОЙ: Парис, все хотят это знать. Весь город. Твои мать и тетя задают осторожные вежливые вопросы, но я пропускаю их мимо ушей. Не будем сентиментальничать.

ПАРИС: Хорошо, бабуля.

МАМА ЛАВДЖОЙ: А ты, Молли, хотя я не могу оказать тебе должной поддержки, можешь вернуться в Сесайти-Сити.

МОЛЛИ: Я никогда не вернусь в Сесайти-Сити.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Если ты станешь немощной, или слабой, или что-нибудь в этом роде, приятно сознавать, что можно вернуться.