Хосе Мария Вальдо Эчегарай-и-Эйсагирре - Великий Галеотто

(Садится за стол.)

За дело! Драма начинается! Первая страница уж не пуста... Я пишу на ней название (лихорадочно пишет!) — «Великий Галеотто».

Гостиная в доме дона Хулиана. В глубине большая стеклянная дверь; за нею коридор, а напротив дверь столовой, закрытая почти до конца действия. Слева от зрителя на первом плане балкон, на втором дверь. Справа две двери. На первом плане с правой стороны диван; с левой маленький столик и широкое низкое кресло. Обстановка роскошная и изящная. День клонится к вечеру.

Теодорастоит у балкона. Дон Хулиансидит на диване в задумчивой позе.

Теодора.Великолепный закат! Какой чудный свет, какое небо, облака! Может быть, где-то в лазури уже обозначено грядущее, как говорят поэты, как верили наши отцы? Если же на сапфировом своде яркими звездами и вправду записана тайна людских судеб и если в этот вечер открылась именно наша страничка... Какое счастливое будущее ждет нас! Правда, Хулиан?

(Оборачивается к нему.)

О чем ты задумался? Иди сюда, посмотри! Да ты не слушаешь меня!

Дон Хулиан(рассеянно). Что?

Теодора.Ты меня не слушаешь!

(Подходит к нему.)

Дон Хулиан.Мысли мои всегда с тобою, Теодора, но иногда меня одолевают заботы, хлопоты, дела...

Теодора.Ненавижу твои дела! Они отнимают у меня твое внимание, может быть, даже твою любовь. Но что с тобой, Хулиан?

(С большой нежностью.)

Ты озабочен, вероятно, чем-то серьезным. Ты ведь редко бываешь так молчалив. Что случилось, милый? Скажи. Если ты счастлив моим счастьем, позволь мне разделить твою печаль.

Дон Хулиан.Какая печаль, когда вся моя радость в тебе, Теодора? На лице твоем играет румянец, признак здоровья, в голубых глазах горит огонь, отражение твоей души. Я знаю, что я — властелин твоих дум. И разве заботы могут помешать мне считать себя счастливейшим из смертных?

Теодора.У тебя денежные неприятности?

Дон Хулиан.Из-за денег я не теряю ни аппетита, ни сна. К деньгам я питаю даже не отвращение, а презрение, но они покорно текут в мои сундуки. Я богат. И до конца своих дней Хулиан де Гарагарса, благодарный Богу и судьбе, будет слыть от Мадрида до Кадиса и Опорто если не самым богатым, то самым надежным банкиром.

Теодора.Так чем же ты озабочен?

Дон Хулиан.Я думал об одном хорошем деле.

Теодора(ласково). Конечно, не о дурном, ты на это не способен!!

Дон Хулиан.Ты ко мне пристрастна!

Теодора.Скажи, о чем же?

Дон Хулиан.Я обдумывал, как бы сделать...

Теодора.Новую фабрику?

Дон Хулиан.Нет, это не фабрика.

Теодора.А что же?

Дон Хулиан.Это — дело милосердия, старинный, священный долг.

Теодора(словно вдруг обрадовавшись). Я знаю!

Дон Хулиан.Да?

Теодора.Ты думаешь об Эрнесто.

Дон Хулиан.Совершенно верно.

Теодора.Бедный мальчик! Ты прав. Он добрый, благородный, великодушный!

Дон Хулиан.Весь в отца. Олицетворенная честность и благородство.

Теодора.И такой способный! Ему двадцать шесть лет, а он столько знает!.. Просто поразительно!

Дон Хулиан.Я боюсь, что, витая в облаках, он не сумеет приспособиться к прозе жизни. А тонкость ума, обыкновенно, оценивают лет через триста после смерти.

Теодора.Но ведь ты ему поможешь, Хулиан?..

Дон Хулиан.Конечно! Было бы черной неблагодарностью забыть, чем я обязан его отцу. Ради меня дон Хуан де Аседо пожертвовал именем, состоянием, может быть, даже жизнью. И если его сыну понадобится моя жизнь — я отдам свою кровь до последней капли, чтобы уплатить долг чести.

Теодора.Браво, Хулиан! Как это на тебя похоже!

Дон Хулиан.Помнишь, год назад мне сообщили, что дон Хуан умер, а сын его остался без средств. И я чуть не насильно привез его сюда и здесь, в этой комнате, сказал ему: «Ты хозяин моего имущества, оно — твое, ибо я всем обязан твоему отцу. Распоряжайся всем в доме и смотри на меня, как на второго отца, хоть я не могу сравняться в достоинствах с твоим родным отцом. А чья любовь к тебе сильнее... это мы еще увидим».

Теодора.Да, так ты и сказал. А он разрыдался, как ребенок, и бросился тебе на шею.

Дон Хулиан.Он еще ребенок, и мы должны позаботиться о его будущности. Об этом я и задумался. Я думал о том, что могу сделать для него. И как раз тогда ты позвала меня смотреть на облака, на солнце, которое мне не мило с тех пор, как на моем небосклоне сияют два ясных светила!

Теодора.Я не совсем понимаю. Ты хочешь что-то еще сделать для Эрнесто?

Дон Хулиан.Разумеется.

Теодора.Можно ли сделать больше, чем ты уже сделал? Уже год он живет с нами, как член семьи. Будь он твоим сыном или моим братом, и то мы не могли бы относиться к нему нежнее.

Дон Хулиан.Да, но этого мало...

Теодора.Мало? Я думаю...

Дон Хулиан.Ты думаешь о настоящем, а я о будущем.

Теодора.О будущем? Но я представляю себе будущее Эрнесто. Он будет жить в нашем доме, сколько захочет, много-много лет, пока, наконец, не влюбится. И мы его женим! Ты выделишь для него долю из капитала. Он и она из церкви отправятся к себе домой. Недаром говорится — и я с этим согласна, — что женатому нужен свой дом. Они будут жить не с нами, но мы их не разлюбим. Они будут счастливы — мы, разумеется, тоже. У них будут дети, у нас тоже. У нас обязательно родится (нежно) дочь. Она и сын Эрнесто влюбятся друг в друга, и мы их поженим.

(Искусству исполнительницы предоставляется оттенить эту шутливую реплику.)

Дон Хулиан.Вот куда ты заглянула!

(Смеется.)

Теодора.Ты говорил о будущем и я о том же. Другого будущего я не хочу.

Дон Хулиан.Я согласен, Теодора, но...

Теодора.Какое «но»?

Дон Хулиан.Видишь ли, мы только исполняем свой долг, относясь к несчастному юноше по-родственному. Но к этому долгу теперь присоединилась любовь, которую заслужил Эрнесто. Теодора, у всякой медали есть две стороны. Оказывать покровительство и принимать — разные вещи. Боюсь, что его, в сущности, унижают мои благодеяния. Он самолюбив, даже горд, и надо помочь ему выйти из ложного положения. Сделаем для него все возможное, но так, чтобы он не знал.

Теодора.Как это?

Дон Хулиан.Увидишь.

(Смотрит в глубину сцены.)

А вот и он!

Теодора.Тогда тише!

(Входит Эрнесто.)

Дон Хулиан.Добро пожаловать!

Эрнесто.Дон Хулиан... Теодора...

(Кланяется как-то рассеянно, садится к столу и задумывается.)