Александр Амфитеатров - Отравленная совесть

Олимпіада Алексѣевна. Умная женщина, — потому меня и любитъ. Степанъ Ильичъ, супругъ мой, даже Петька Синевъ всѣ норовятъ осудить меня за мой веселый нравъ, всѣ мораль мнѣ читаютъ. А Людмила — ни-ни! И умна. Не судитъ и судима не будетъ. Ну что? Кому надо? Вѣдь это послѣднее пламя: доживаю свой вѣкъ. Доживу, и кончено. Уйду въ благотворительность, стану дамою-патронессою. Такое лицемѣріе на себя напущу, — чертямъ тошно будетъ. Знаете поговорку: "когда чортъ старѣетъ, онъ идетъ въ монахи". Такъ и я. Много-много, если иной разъ съѣзжу за границу инкогнито и припасу тамъ себѣ на голодные зубы, какого-нибудь тореадора.

Сердецкій. Простите, голубушка, разстроенъ я, не до шутокъ мнѣ. Вотъ что: приглядите вы за Людмилою Александровною, не оставляйте ее одну…

Олимпіада Алексѣевна. Я и то уже глазъ съ нея не свожу.

Сердецкій. Можетъ быть, ваше общество развлечетъ ее немного.

Уходить. Входятъ Лида, Митя и Синевъ — ведутъ Лиду за руки у Синева — отнятый портфель.

Синевъ. Ура! побѣдилъ и овладѣлъ трофеемъ… Митяй! благодарю за вооруженную помощь.

Лида. Да, когда вдвоемъ на одну, да еще я поскользнулась…

Убѣгаетъ.

Олимпіада Алексѣевна. Разыграться изволили, Петръ Дмитріевичъ? Вотъ ужъ пословица-то вѣрно говоритъ: связался чортъ съ младенцомъ.

Синевъ. Митя! кланяйся и благодари: тутъ и на твою долю досталось!

Митя. Нѣтъ, я, кажется, тебя, въ самомъ дѣлѣ, скальпирую.

Синевъ. Не сверкай взорами: я только два слова…

Отводить Олимпіаду Алексѣевну въ сторону.

Тетушка…

Олимпіада Алексѣевна. Секретъ?

Синевъ. Строжайшій.

Олимпіада Алексѣевна. Денегъ, что ли, надо?

Синевъ. Тьфу! когда я y васъ просилъ? Вотъ что: Людмила Александровна…

Олимпіада Алексѣевна. И этотъ! Да что вы помѣшались всѣ на Людмилѣ Александровнѣ?

Синевъ. Пишетъ она вамъ иногда?

Олимпіада Алексѣевна. Почти каждый день обмѣняемся запискою, а то двумя…

Синевъ. Голубые листки?

Олимпіада Алексеевна. Да, y нея всегда такая бумага… Да на что тебѣ?

Синевъ. Квадратики? да?

Олимпіада Алексѣевна. Господи! Вотъ присталъ!… Ну, да!.. Мистификацію, что ли, затѣваешь?

Синевъ. Нѣтъ, скорѣе распутываю… Благодарю васъ, тетя Липа!

Олимпіада Алексѣевна. Больше ничего?

Синевъ. Ничего.

Олимпіада Алексѣевна. Стоило красивую женщину въ уголъ уводить! Только любопытство раздразнилъ!

Митя. Кончились ваши таинственности?

Синевъ. Кончились, братъ! Совсѣмъ… Теперь всѣ таинственности кончились!

Олимпіада Алексѣевна и Митя уходятъ.

Синевъ ( одинъ). Нѣкто Брутъ, говоритъ исторія, изъ чувства гражданскаго долга, отрубилъ головы своимъ сыновьямъ. Людмила Александровна мнѣ почти не родственница даже, да и не рубить голову ей приходится, а только посадить ее на скамью подсудимыхъ. Улики явныя… Преступна! Ясно, какъ день, что преступна!.. Ну-съ, Петръ Дмитріевичъ! вотъ тебѣ сѣкира: руби!.. Что же рука-то не поднимается? Эхъ-хе-хе!

Стоитъ въ задумчивости. Людмила Александровна показывается въ столовой.

Я не въ силахъ арестовать ее… лучше въ отставку подамъ! Пусть другой… Но, съ другой стороны…

Людмила. Александровна медленно входить и приближается къ Синеву. Она идетъ какъ соннамбула, будто не замѣчая его…

Синевъ заступаетъ ей дорогу.

Синевъ. Людмила Александровна…

Людмила Александровна вздрогнула, остановилась, смотритъ на Синева тусклымъ, мертвымъ взоромъ, точно не узнаетъ его.

Синевъ. Нѣтъ! Не могу! не могу!

Убѣгаетъ.

Людмила Александровна ( долго смотритъ вслѣдъ ему). Догадался, наконецъ? Поздно! надо было брать меня живою: отъ мертвой добыча не велика.

Олимпіада Алексѣевна ( входитъ). Что такъ задумчива? что такъ печальна?

Людмила Александровна. Липа!

Олимпіада Алексѣевна. Ты опять киснешь? Жаль. Право, мнѣ тебя жаль. Годы наши не дѣвичьи, летять быстро. А ты теряешь золотое время на хандру… Есть ли смыслъ? Хоть бы разокъ улыбнулась. Что это? кого собираешься хоронить?

Людмила Александровна. Себя, Липа.

Олимпіада Алексѣевна ( хохочетъ). Ой, какъ страшно! Что же тебѣ въ нощи видѣніе было? Это случается.

Людмила Александровна. Да, видѣніе… тяжелый, ужасный сонъ.

Олимпіада Алексѣевна. Я тяжелые сны только на масляницѣ вижу, послѣ блиновъ, а то все веселые. Будто я Перикола, а Пикилло — Мазини. Будто въ меня пушкинскій монументъ влюбленъ, — что-нибудь этакое. А чаще всего никакихъ. Жизнь-то мою знаешь: вѣчный праздникъ! — оперетка, Стрѣльна, шампанское… Вернешься домой, устала до смерти, стоя спишь; добралась до подушки и ау! какъ мертвая!

Людмила Александровна. Какъ мертвая!

Олимпіада Алексѣевна. Ты на жизнь-то полегче гляди: что серьезиться? Съ какой стати? Развѣ y насъ какія-нибудь удольфскія тайны на душѣ, змѣи за сердце сосутъ? Я ужъ и то смѣялась давеча Петькѣ Синеву: что онъ ищетъ рукавицы, когда онъ за пазухою?

Людмила Александровна. А!..

Олимпіада Алексѣевна. Приглядись, говорю, къ Людмилъ: какой тебѣ еще надо убійцы? Лицо точно она вотъ-вотъ сейчасъ въ семи душахъ повинится…

Людмила Александровна. Не шути этимъ! не шути! не смѣй шутить!

Олимпіада Алексѣевна. Э! отъ слова не станется.

Людмила Александровна. Не шути! Это… это страшное.

Олимпіада Алексѣевна. Эка трагедію ты на себя напустила! Даже по Москвѣ разговоръ о тебѣ пошелъ.

Людмила Александровна. Уже!

Олимпіада Алексѣевна. Намедни встрѣчаю княгиню Настю… ну, знаешь, ея язычокъ! — А что, спрашиваетъ, Липочка: правда это, что ваша пріятельница Верховская была влюблена въ покойнаго Ревизанова и теперь облеклась по немъ въ трауръ?

Людмила Александровна. Я въ него? въ этого… изверга?.. Да какъ она смѣла?! Какъ ты смѣешь?!

Олимпіада Алексѣевна. Пожалуйста, не кричи. Во-первыхъ, я ничего не смѣю, а во-вторыхъ… я все смѣю! не закажешь! Княгинѣ я за тебя отпѣла, конечно. Ну, а влюбиться въ Ревизанова что тутъ особеннаго? Да мнѣ о немъ Леони такое поразсказала… ну-ну! Я чуть не растаяла, честное слово. И этакого-то милаго человѣка укокошила какая-то дура!.. Не понимаю я этихъ романическихъ убійствъ. За что? кому какая корысть? Мужчины, хоть и подлецы немножко, а народъ хорошій. Не будь ихъ на свѣтѣ, я бы, пожалуй, въ монастырь пошла.

Людмила Александровна. Ахъ, ничтожество!

Ломаетъ руки въ смертельной тоскѣ.

Липа!

Олимпіада Алексѣевна. Что?

Людмила Александровна. Дай мнѣ средство, научи меня быть такою же счастливою, какъ ты!

Олимпіада Алексѣевна. А кто тебѣ мѣшаетъ? Живи, какъ я, — и будешь, какъ я.

Людмила Александровна. Не хочу я больше сновъ… не надо ихъ! не надо!

Олимпіада Алексѣевна. Ну, ужъ это, матушка, не отъ насъ зависитъ. Это — кому какъ дано!

Людмила Александровна. Мертвые сновъ не видятъ.