Айдар Павлов - Патрул

Понимаете, монахи?

Найдется ли среди вас такой, кто хоть раз испытал счастье в прошлом? Вы скажете: «Да! Вот так мне было хорошо, и так! И не раз, и не два. И я всё отдам, чтобы это повторялось». Но прошлое не может повториться даже теоретически. Смотрите, где находится ваше чувство, ваш чувствующий ум! Смотрите! Разве он в прошлом? Его там нет! Того, кто испытывает счастье, в прошлом нет! Тот, кто смакует счастье прошлого - только в этом моменте настоящего. А само прошлое - набор смутных воспоминаний. Они пригодны лишь для пасьянса несвежих удовольствий в настоящем. Все, что здесь может повторяться, – это переживание настоящего момента присутствия.

Способен ли кто-то из нас испытать счастье в будущем? Ну, с этим проще. Наверно, вы замечали, что невозможно стать счастливым «завтра». И даже на минуту вперед у нас ничего не получится. Мы никогда не сможем жить ни «в будущем», ни «в прошлом».

Так кто же швыряет наши умы от удовольствий прошлого к страхам и надеждам по поводу будущего? Кто разыгрывает с нами злые шутки?

Только глупость, о, монахи. Мне больно подвергать вас лишний раз страданию, но я не оговорился: всего лишь глупость, - никакой выгоды здесь ни у кого нет. Мы не обидим глупость, если вышвырнем ее вон, никто не станет за нами гоняться с двухметровой дубиной. Скорее, все вокруг будут чрезвычайно счастливы, как только мы выйдем за пределы собственных ограничений, связанных с прошлым и будущим. Выйдем за пределы глупости. – Пауза. - Ну, так что, выйдем? - Патрул обводит монахов веселым взглядом, затем показывает пальцем направление: - Это недалеко – даже шага не успеем сделать. Вы имеете надежный плот – правильное понимание. Чего вам бояться?

Тогда еще раз, внимательно!

У нас нет прошлого - есть только мысли о прошлом - они прозрачны и легки.

Где они?... Где?

У нас нет будущего. Если появляются мысли о будущем, они прекрасны как радуга.

Смотрите, монахи!

Зачем это цеплять, зачем это толкать? Даже если б это можно было ухватить, зачем оно нам?

(Патрул смеется)

В завершение учения все дружно поют Ваджра Гуру мантру и подходят к Ринпоче за благословением.

Сопровождающие ламы показывают Патрулу комнату, в которой ему предстоит отдыхать. Это не келья, скорее, номер VIP. Лама Ньима с почтением перечисляет имена и регалии всех важных лам, останавливавшихся в этой комнате:

- Здесь бывали Конгтрул Ринпоче, Тобьял Цеде Ринпоче, Тинджол Ринпун Ринпоче, Тулку Чунта Ринпоче, Цонам Дордже и многие другие.

Чидзин Вангьял солидно кивает, как только Ньима Анго озвучивает очередной титул.

- Большое спасибо, - благодарит Патрул с улыбкой, небрежно закидывая походный мешок на кровать, покрытую дорогим покрывалом. – Поверьте, я этого не стою. – Он скромно оглядывается.

- Может быть, только Вы этого и стоите, - значительно произносит лама Чидзин.

Сопровождающие уходят, оставив Патрула одного.

Задумчиво почесывая подбородок, Ринпоче осматривается. Он чувствует себя ребенком, запертым в клетке. Ребенок хочет гулять. Пышные шмотки его душат.

Подумав, Патрул выглядывает в окно. Темнеет. Взору открывается великолепный сад. Вокруг ни души.

Сначала из окна вылетает походный мешок Ринпоче, затем вылезает он сам. Ловко спрыгнув на землю, Патрул пересекает сад, выбирает в саду самое укромное место, садится в позу медитации. Он счастлив счастьем птицы, вырвавшейся на свободу.

Ночь. Тишина, сверчки, звезды, луна и Ринпоче. Патрул лежит в том же месте, где мы его оставили. Его глаза широко открыты, тело неподвижно, ум слит с бездонным безоблачным пространством Всеблагого.

Утро в окрестностях монастыря. Восход солнца, завораживающие пейзажи гор, долин и лесов.

Утро в монастыре. Монахи в хозяйских хлопотах.

Знакомый монастырский сад. Оживленное движение. Туда-сюда носятся молодые монахи, чинно разгуливают старые.

Укромное место в саду. Скрытый от глаз большинства монахов травой, лежит Патрул – на спине, как мы его оставили, но глаза закрыты, Ринпоче спит.

Патриархи монастыря Ньима Анго и Чидзин Вангьял на размеренной утренней прогулке в саду находят спящего Патрула Ринпоче, некоторое время молча наблюдают за ним метров с пяти, затем величаво удаляются в другую сторону сада.

На лице ламы Ньимы написано недоумение с деликатной долей брезгливости:

- Если бы Патрул был просветленным, он не смог бы спать, - замечает он, отойдя на безопасное расстояние от спящего. - В текстах ясно говорится, что просветленные не засыпают, как бараны, а входят в состояние ясного света.

- Его святейшество Далай-Лама не раз признавался, что спит по десять часов в сутки, - парирует лама Чидзин.

- Но Далай Лама не просветленный!

- Зачем вы мне об этом говорите? Напишите это в канцелярию Далай Ламы. Только, пожалуйста, повычеркивайте такие слова, как «бараны», они не продвинут имидж монастыря.

- Далай Лама великий учитель, в конце концов, предводитель народа, - спешит оправдаться Ньима Анго. - Он не может позволить себе бросить людей ради практики Дхармы. Он не Будда Шакьямуни и даже не Миларепа. Далай Лама не претендует на звание реализованного йогина.

- А Патрул претендует?

- А что, не заметно? О Патруле уже несколько лет говорят, как о просветленном.

- Существует огромная разница между тем, что о вас говорят, и тем, на что вы претендуете. – Лама Чидзин останавливается, чтобы в упор посмотреть на собеседника, как бы адресуя ему слово «вы».

- Давайте без оскорблений, - сдается лама Ньима, подняв руки вверх и невинно улыбаясь.

- Давайте, - соглашается лама Чидзин.

Сняв с прицела собеседника, Чидзин Вангьял вальяжно возобновляет прерванную прогулку.

- Просветленный – это не титул и не должность в монастыре, а просто констатация факта, – после паузы продолжает оправдываться Ньима Анго, много жестикулируя. - По-моему, Патрулу Ринпоче до просветления, как отсюда до Бодхгаи. Вы видели его там… в углу сада?

- Ну и что?

- Ничего. Его пушкой не разбудишь.

- Справедливости ради, мы и не пытались.

- Если он успеет проснуться к началу своей лекции, я, возможно, допущу в нем долю некоторой реализации, - ехидно ухмыляется Ньима Анго. - Но что-то говорит мне…

- Вам говорит зависть. Оставьте Ринпоче в покое, пусть делает, что хочет.

- Во мне говорит сострадание. Сострадание к монахам, которые за ним последуют. Если монахи начнут делать, что хотят, наплюют на заповеди, они мигом выродятся из монахов в объекты сострадания.

- Поверьте, если б монахи с таким же восторгом слушали ваши учения, как учения Патрула, от вашего сострадания не осталось бы следа.

- Нет необходимости сострадать тем, кто слушает дхарму безошибочного пути. Таково благословение Будды.