Айдар Павлов - Патрул

- О-хо-хо-хо! – громко смеется Чидзин Вангьял. – Как скромно!

- Патрул умеет подкупить публику, - соглашается задетый за живое лама Ньима. – Красноречив, как демон. Но разве истина в том, чтобы соблазнять толпу?

- Истина в том, что мы цепляем ярлык демона на любого, кто превосходит нас в красноречии, - с искренним сожалением произносит Чидзин Вангьял, не исключая из «мы» самого себя. – Явись нам Будда, мы бы и его записали в демоны. Наверняка Будда быстрее поладил бы с Патрулом, чем мы друг с другом в одном монастыре.

- Может быть, Будда и позволил Патрулу делать все, что ему взбредет в голову; может, это и Великое Совершенство; возможно, Патрул в каком-то смысле просветленный. Но что будет, когда бездумная толпа поведет себя, как сумасшедший Дзогпа Ченпо?

- А что, есть симптомы? – не понимает лама Чидзин.

- Патрулу предлагают комнату, в которой останавливались Конгтрул Ринпоче, Тобьял Цеде Ринпоче, Тулку Чунта Ринпоче, Цонам Дордже, а он падает в саду, как пьяница. Представьте, что сейчас все монахи повыпригивают из окон, лягут в поле и заснут.

- Вам-то какое дело? Погода хорошая. Что вас беспокоит? Опять сострадание?

- Лама Чидзин, я пытаюсь всего лишь предупредить: превратное понимание учения Великого Совершенства грозит обернуться хаосом. Я опасаюсь беспредела.

- Лама Ньима, от страхов и опасений хорошо помогает практика принятия прибежища. – Лама Чидзин по-очереди загибает три пальца у носа Ламы Ньима: - В Будде, Дхарме и Сангхе.

- Вы надо мной смеетесь?

- Смеюсь. – Чидзин Вангьял вновь берет на прицел собеседника: - И почему? Потому что вы над собой не смеетесь. Я бы на вашем месте попросил у Патрула учение, как научиться над собой смеяться. У него это получается замечательно.

Лама Ньима мелко хихикает.

- Успокойтесь, толпа не пойдет за Патрулом, - подводит итог болтовне лама Чидзин. - Никогда такого не было. Толпа останется в нашем монастыре. За Патрулом пойдет несколько счастливчиков. И зависть подсказывает мне, что именно они дойдут до места, где восходит просветление.

Панорама гор. Восход солнца.

Продолжение учения. Патрул на том же троне в окружении множества монахов.

- Как вы провели ночь? (Ринпоче обводит взглядом собрание, затем выбирает из толпы Ньиму Анго, Чидзина Вангьяла и какое-то время словно общается с ними). Хорошо ли поспали? Сколько вы спали? Десять часов? Может, вы обнаружили состояние ясного света и пребывали в нем? Может, видели благие сны? Может, вам снились кошмары? После приятных снов неприятно просыпаться в сансаре, правда? А после кошмара, наоборот, у нас такой хороший тонус, что хочется взяться за самые трудные дела: уж лучше пусть это будет сансарой, чем кошмарным сном!

Как бы там ни было, нас вытащили из-под теплого одеяла и привели за нос в этот прекрасный храм. Прошла всего пара часов, а сновидения уже волнуют нас не больше, чем жизнь монахов в соседнем монастыре Сакьяпа. Сны остались где-то в несуществующем прошлом.

Также и все, что произойдет с нами сегодня, завтра растает в воздухе, как ночной сон. Все, о чем мы говорили вчера, уже покрылось туманом. И если через несколько лет вас спросят: помните, как Патрул рассказывал нам про сон и другие смешные вещи? – вы, скажете: «А-а?! Какой Патрул?! Какой сон?!»

После паузы Ринпоче продолжает:

- Есть особые практики, связанные со сном. При желании, вы можете их получить. Мне рассказывали, как практикующие во сне летают в Бодхгаю, Дзогчен монастырь, получают высокие учения, улучшают свою ситуацию. Говорят, во сне можно заниматься тысячей полезных дел… И это прекрасно.

К сожалению, у меня руки никогда не доходили до практики сновидения.

Почему? Потому что я люблю поспать.

Очередная пауза, смех.

- Я люблю свою подушку, одеяло, мягкую кровать… И не очень-то люблю просыпаться. Даже если мне снится людоед, я не вскакиваю: «О! Какая удача! Это всего лишь сон! Надо срочно вставать!» Я всегда стараюсь договориться с людоедом и хотя бы еще часик подремать.

Я не просил своего учителя передачу практики сновидения. Да зная меня, он не настаивал. Зачем я буду летать в Дзогчен монастырь, улучшать ситуацию, если в следующий момент придется проснуться и всё забыть?

Такие потрясения не для меня. Но если кому-то нравится, я не отговариваю.

Какая польза от сна? Мы привыкли думать, что пользы никакой нет, и при этом не замечаем, что наша жизнь наяву так же бесполезна, как во сне. День и ночь – не разные вещи. Мы не меняемся от того, что наступает полночь. Что же меняется?

Во сне мы не обнаружим ни места, ни времени. Нет надежд, опасений и сомнений. Их не было и днем, но мы так привыкли к иллюзорному миру, что принимаем свои надежды и опасения за нечто твердое и реальное. Во сне мы можем смело забыть обо всем, что считали твердым и реальным. Для опасений и надежд не остается места. Единственная надежда, преследующая меня во сне, - это, что мне позволят подольше поспать. А как там сложится ситуация с людоедом: он съест меня или я его, - мне все равно.

Итак, во сне все исчезает, все, что наяву вроде бы исчезнуть не может. Мы так считали. Но все исчезло.

И тут мы обнаруживаем, что при нас осталось нечто главное - мы продолжаем полностью пребывать. Все наши материальные покровы потеряли твердость и цену. То, что казалось огромным и незыблемым, как дом, проявляется, как туман, если вообще проявляется. А то, что мы с высокомерием игнорировали – невидимую всеобъемлющую любовь и сострадание – продолжает присутствовать в реальности неразрушимого ваджрного тела.

Во сне мы вдруг обнаруживаем, что можем отдавать, не считая сдачи, ибо любое даяние сразу умножается и рождает новое даяние.

При этом мы ничего не теряем, правда? Чем мы рискуем во сне, практикуя щедрость?

Патрул заразительно смеется, монахи его поддерживают.

И что же мы дарим во сне? А?

Тишина в храме.

Наяву мы дарим цветы и животных, деньги и еду. Это мы умеем. Мы знаем: вот этому я подарю хромую лошадь, а этому – старую, - они большего не стоят.

Но что мы дарим во сне? Ничего.

Во сне наши подарки разоблачены и обесценены. Цветы, деньги, еда – все оказывается фикцией. Даже если мы подарим что-то привычное, от этого не будет толку ни нам, ни тому, кому мы дарим.

И все же во сне остается кое-что, позволяющее себя дарить бесконечно.

Что?

Патрул ожидает ответа. В храме тишина.

- Сострадание, - подсказывает Ринпоче после паузы. – Вы о таком слыхали? Состра-даяние , - выразительно переводит Патрул, выдержав паузу. – Даяние чего-то самого важного - драгоценности, исполняющей желание. Вот что такое состра-даяние . Поймите это хорошенько. Нашего сострадания существа ждут подобно дождю в засуху, пусть даже не все это понимают.