Уильям Шекспир - Антоний и Клеопатра

Бог это чудесно! Долголетие для меня слаще винных ягод.

Ты счастья больше испытала в прошлом,

Чем испытаешь впредь.

Тогда похоже на то, что не дождаться мне знатного потомства. Поведай же мне, сколько я рожу сыновей и дочерей.

Будь каждое твое желанье чревом,

Имела бы ты миллион детей.

Пошел вон, дурак! Прощаю тебе только потому, что ты не человек, а колдун.

А ты думала, что о твоих желаниях знает только твоя постель?

Нет, постой! Погадай теперь Ираде.

Мы все хотим знать, что нас ждет.

Во всяком случае, что ждет сегодня и меня и многих из вас, я знаю. Мы напьемся до бесчувствия.

По линиям этой руки можно предсказать только одно: целомудренную жизнь.

Так же как по высокой воде Нила можно предсказать… недород.

Да замолчи ты, ненасытная распутница, ты-то уж не берись гадать.

Если влажная ладонь не предвещает плодовитости, то, стало быть, я не умею и за ухом почесать. — Послушай, предскажи ей что-нибудь самое обычное.

Вас ждет одна судьба.

Но какая? Какая? Расскажи подробнее.

Я все сказал.

Неужели я ни на волос не счастливее, чем она?

Ну, а если и счастливее на один волос, то где бы ты хотела, чтоб он вырос?

Только не в носу у моего мужа.

Да спасут нас небеса от непристойных догадок. Ну, а теперь Алексас! Теперь его будущее. Всеблагая Изида! Сделай так, чтобы он женился на колченогой. И чтобы она умерла, а он нашел сокровище еще почище. И так далее, пока наконец самая отъявленная дрянь не проводит его, хохоча и приплясывая, в могилу после того, как он станет стократ рогат. Добрая Изида, услышь мою молитву! Откажи мне в чем угодно, только не в этом. Прошу тебя, милосердная Изида!

Аминь. Благосклонная богиня, внемли нашей мольбе. Обидно видеть порядочного мужчину, женатого на распутной бабе, но еще обиднее смотреть на прохвоста, которому не наставлены рога. А потому, милостивая Изида, воздай ему по заслугам хотя бы для соблюдения благопристойности.

Аминь.

Смотри-ка! Если бы это зависело от них, они с радостью стали бы непотребными тварями, лишь бы украсить меня рогами.

Тсс! Тише вы! — Антоний.

Нет, — царица.

Входит Клеопатра.

Вы видели Антония?

Нет, государыня.

Он не был здесь?

Нет, госпожа.

Он собирался нынче веселиться, —

И вдруг о Риме вспомнил. — Энобарб!

Что, государыня?

Сыщи его

И приведи сюда. А где Алексас?

Здесь, госпожа. — А вот и сам Антоний.

Входят Антоний, гонеци свита.

И не взгляну. Идемте все отсюда.

Клеопатра, Энобарб, Алексас, Ирада, Хармиана, прорицательи слугиуходят.

Тогда твоя жена пошла войною… 7

На моего родного брата?

Да.

Они, однако, вскоре помирились,

Чтоб двинуться на Цезаря совместно,

Но в первом же бою разбил их Цезарь,

И оба из Италии бежали.

Так. Худших нет вестей?

Дурные вести

Нередко вестнику грозят бедой.

Когда он их несет глупцу иль трусу.

Все говори. Что было — не изменишь.

Дороже лести мне любая правда,

Хотя бы даже в ней таилась смерть.

Есть горькое известье. Лабиен 8

С парфянским войском перешел Евфрат

И вторгся в Азию. Его знамена

Над Сирией, и над Лидийским царством,

И над Ионией победно реют,

В то время как…

Чего ж осекся ты?

В то время как Антоний…

О властитель!

Чего стесняться? Не смягчай молвы.

Как в Риме называют Клеопатру,

Так и зови ее. Кори меня,

Как Фульвия корит. Перечисляй

Мои грехи с суровой прямотой,

Присущей лишь правдивости и гневу.

Потворство взращивает сорняки,

Пропалывает душу укоризна.

Ступай!

Твоим веленьям подчиняюсь.

(Уходит.)

Что сообщают нам из Сикиона 9?

Эй, кто из Сикиона? Где гонец?

Он здесь и ждет приказа.

Пусть войдет. —

Нет, крепкие египетские путы

Порвать пора, коль не безумец я. —

Входит второй гонец.

Ну, с чем ты? Говори!

Твоя супруга, Фульвия, скончалась.

Скончалась Фульвия? Где?

В Сикионе.

(Подает письмо.)

Здесь о ее болезни ты прочтешь

И о других событиях важнейших.

Ступай.

Второй гонецуходит.

Ушла великая душа.

И этого я сам желал. Как часто

Хотим вернуть мы то, что лишь недавно

С презрением отшвыривали прочь,

А то, что нынче нам приятно, вдруг

Становится противным. О, когда бы

Могла исторгнуть мертвую из гроба

Ее туда толкавшая рука!

Усопшая, она мне вновь близка…

Расстаться надо с этой чародейкой,

Не то бездействие мое обрушит

Сто тысяч бед на голову мою. —

Эй, Энобарб!

Входит Энобарб.

Что приказать изволишь?

Уехать надо мне, и поскорей.

Но этим мы убьем здешних женщин. Известно, как убийственна для них суровость. А уж если мы уедем — перемрут все до одной.

Мне надо ехать.

Ну если уж так необходимо, то пусть их умирают. Было бы жалко морить женщин из-за выеденного яйца, но когда речь идет о важном деле, то всем им цена — ломаный грош. Клеопатра первая умрет на месте, чуть только об этом прослышит. Она умирала на моих глазах раз двадцать, и притом с меньшими основаниями. Она умирает с удивительной готовностью, — как видно, в смерти есть для нее что-то похожее на любовные объятия.

Никто не знает, как она хитра.

О нет! Все ее порывы — искреннейшие проявления чистейшей любви. Мало сказать, что ее вздохи — ветер, слезы — дождь, Нет, таких ураганов и ливней не отмечал ни один календарь. Это не хитрость. А если хитрость, то Клеопатра повелевает бурями не хуже, чем сам Юпитер.