Александр Селин - Гюнтер Шидловски

Пфлюгер. – Как нам понимать слово «предыстория», Мастер?

Диц. – История жизни провожаемого человека, друг. Его привычки, удачные моменты в жизни, оказии, так я говорю, Мастер?

Мастер. – Так, так, Диц! Но указав все только с положительной стороны, только с положительной!

Пфлюгер. – Разве ж имеет предыстория такое большое значение? Ведь люди в этот момент все так одинаковы!

Мастер. – Что вы несете. Пфлюгер?! Мы уже готовимся целый час, а я слышу от вас одни каламбуры! Я вижу, Гольденхаузен вас здорово развеселил!

Диц. – Простите его, Мастер. Пфлюгер действительно не смеялся. Хотя история с Гальденхаузеном и произвела определенное воздействие. Лучше расскажите о роли предыстории в нашей работе.

Мастер. – Попробуйте сами, Диц. Ну хотя бы начните. Почему я все время думаю за вас? Для могильщика, владеющего четвертым измерением, роль предыстории – простая арифметическая задачка. Быстрее, времени не так много!

Диц. – Так. История жизни человека дает стиль кончины… Стиль кончины определяет стиль работы могильщика!

Мастер. – Ну, еще! Примеры приводите, примеры, Диц.

Диц. – Не могу так сразу, Мастер…

Мастер. – Примеры, Пфлюгер!

Пфлюгер. – Не могу примеры, Мастер.

Мастер. – Примеры, Пфлюгер! Ну хотя бы один пример! Шевелите мозгами! Вы же проходили школу! Примеры!

Пфлюгер. – Сейчас… Две унции сахара добавили в сорок унций гречневой каши…

Мастер. – Ну и?

Пфлюгер. – Туда добавили еще 6 унций топленого масла.

Мастер. – Ну и что?

Пфлюгер. – Сколько сахара по весу в процентном содержании у всей смеси?

Мастер (обалдело) . – Идиот! Идиот, я не о той школе говорю… Диц, давайте вы… лучше. Ну, скажем, умер колбасник… дальше что?

Диц. – Дальше не могу, Мастер…

Мастер. – Жаль, а я уж было начал подумывать, не нащупал ли пятое измерение мой подопечный. Рановато. Запоминайте, Диц, и расскажете заодно Пфлюгеру.

Пфлюгер. – Но я же здесь, Мастер… Я все услышу.

Мастер. – А это мы еще посмотрим. «Две унции сахара». Додумался… вот… о роли предыстории по Шидловски… если отошедший у нас колбасник – положи колбаску неподалеку. Ну скажем так, для себя… и поглядывай, когда возникнут затруднения с колбасником. Сразу почувствуешь, насколько понятнее станет и сам колбасник.

Пфлюгер. – А если колбаску похитят?

Мастер. – Положи еще! Не жалей, окупится, Пфлюгер. Приставь помощника. Наконец… ядом помажь! Рано или поздно люди поймут, что брать нельзя!

Пфлюгер. – А если, скажем, женщина занималась грешным делом?

Мастер. – Ничего страшного… Бывали и такие у Шидловски. Ответ не сложно подобрать… Ну, там… Помадка, чулок-паутинка… подвязка какая-нибудь. В общем, должна быть узнаваемость. Родственники ахали порой. Узнав столько неожиданного и интересного в эти таинственные минуты. Более того, Шидловски пошел дальше. Работая с конкретным покойным, никогда не успокаивался на достигнутом, а, наоборот, наоборот, смотрел в будущее! Презирая шапочное знакомство, он внимательно изучал любого живого человека, улучив подходящий момент. Его постоянные общения с провожающими и пристальный, проникновенный взгляд в их глаза – не только дань вежливости, но и также работа. Работа в копилку будущего. Гюнтер любил приходить в гости, расспрашивал, пролистывал семейные альбомы, скромно присев в углу. Вглядывался в фотографические снимки. Появлялся и среди молодежи, где молча и подолгу присутствовал на вечеринках.

Иллюстрации на экране.

Пфлюгер. – Не понимаю, при чем здесь молодежь?

Диц. – Это ведь так малоперспективно, Мастер. Разве что случайное попадание!

Мастер. – Не хочу, чтобы и ты стал похож на бельгийца, Диц. У них начисто отметается школа предвидения. А такой человек, как Гюнтер Шидловски, представьте себе, угадал однажды двадцатитрехлетнего почтальона. Уж казалось бы, парень – кровь с молоком! Широкие плечи! Бычья шея! Хохотун и счастливец! Ноль внимания со стороны специалистов. А Шидловски увидел! Неделю ходил за почтальоном, и результат налицо! Прекрасный результат! Злые языки, в том числе и бельгийцы, утверждавшие, что хождение за почтальоном бесперспективно, вынуждены были уехать. Настолько сокрушительным было их поражение. А вы говорите, молодежь – не та область! Главное приглядеться, Пфлюгер. По возможности прикоснуться! Диц. Четвертое измерение плюс знание признаков – уже кое-что, уже часть формулы нашего успеха. Бледность лица, круги под глазами, учащенное дыхание. Неровная речь. Пробелы в памяти. Баумштайн!

Пфлюгер и Диц. – Баумштайн!!

Все четверо под музыку совершают движения Шидловски. Диц и Пфлюгер надевают повязки на глаза. Во время танца Мастер отрывается далеко и падает.

Мастер. – Где вы, друзья? Куда же вы подевались?

Пфлюгер и Диц. – Мы здесь!

Пфлюгер и Диц находят Мастера и валятся на него. Образуется куча-мала. Ползают, переплетаются. Диц и Пфлюгер не видят ничего. Мастер делает вид, что не видит ничего.

Мастер. – Как мне убедиться, что это именно вы? Это твоя рука, Пфлюгер?

Диц. – Нет, это моя рука – Дица!

Мастер. – Ах, твоя, дай-ка мне лучше вот эту!

Диц. – Это нога Пфлюгера, Мастер!

Мастер. – Что вы меня путаете? Мазня какая-то. Явно это не нога Пфлюгера. Это, полагаю, Диц, твоя нога!

Диц. – Это нога Пфлюгера, Мастер, неужели я стану Вас обманывать?

Мастер. – Подтвердите, Пфлюгер!

Пфлюгер. – Я не могу это подтвердить. Туловище Дица закрывает мне всю видимость!

Мастер. – Пора бы научиться видеть через туловище Дица, дружище. Мой бог, как бы все разложить по полочкам. Придется сделать проверочный щипок. Вот он! (Делает проверочный щипок.)

Пфлюгер. – А-а!

Мастер. – Кто кричит?

Диц. – Пфлюгер.

Мастер. – Ну, слава богу, кажется, разобрались.

Диц и Пфлюгер снимают повязки. Пфлюгер потирает ущипленный бок.

Пфлюгер. – Мастер, ну зачем? Зачем нужна была эта унизительная проверка?

Диц. – Неужели не понимаешь, Пфлюгер? Разве ты не хочешь, чтобы Мастер разобрался? Видишь, он чуть было не остался один.

Мастер. – Боже мой, как всё глупо! Явный провал в нашей подготовке. Руки… ноги… какая-то путаница! Отсядьте, отсядьте на насыпь! И друг от друга. Что, отсели?

Диц и Пфлюгер. – Да, Мастер. (Отсаживаются.)