Виктор Славкин - Взрослая дочь молодого человека: Пьесы

В этот момент в комнате появляется Катя.

Юра. А вот и мама! Что ты так долго?

Катя. Продавщица уходила. В декретный отпуск.

Юра. И ты ждала?

Катя. А что было делать? Она вешала передо мной колхознику восемь кило баранок, и у нее схватки начались. В магазине переполох!.. И мы помогали. Тот колхозник ее на своем газике в больницу отвез. Потом вернулся за своими баранками. Живот небольшой, но я думаю, мальчик будет.

Юра (отцу). Я тебя понял.

Курилка учреждения, где работает Евгений со своими сослуживцами. Они стоят и курят — Евгений, Первый, Второй, Третий.

Евгений. Он пенсионер, но довольно крепкий. А перед уходом на пенсию выбил садовый участок, такой плохонький, прямо у железнодорожной линии, кусок поля — ни деревца, ни кустика, ничего. Он все посадил на этом поле и стал там жить. А солнце палит… И он ночью со станции стащил телефонную будку, там старая стояла, припер ее к себе на участок и днем в ней сидел, от жары спасался. А ночью клал плашмя на землю и спал внутри. Как в гробу.

Молчание. Курят.

Мой брат в прошлом году с женой в ГДР ездил по приглашению. В Берлине было, брат пошел пиво пить, а жена в какой-то магазинчик нырнула. Приходит — открытки купила. «К новому году поздравлять будем». Брат как глянул, так сломался. Он немецкий волокет немножко… Открытки-то с соболезнованиями! Ну, похоронные, по случаю кончины, «Скорбим…» там и так далее. А жена: «Я, — говорит, — увидела: елочка, веточка, свечечка — и закупила по числу родственников». Брат ржет, а она: «Ну, веточка же, свечечка…»

Молчание. Курят.

Помню, когда Кеннеди убили и Жаклин за Онассиса вышла, читал лектор лекцию в одном ЖЭКе. «Вот, — говорит, — их нравы. Первая леди Америки, красавица, муж был красавец, золотая шевелюра, а после его смерти выходит замуж за старика, за грязный денежный мешок…» А старушка уборщица, в дверях стояла, в проходе, вздохнула так: «А я ее понимаю, — говорит, — ей двоих поднять надо было…»

Молчание. Курят.

Не хотите общаться — пожалуйста!

В курилку входит Фетисов. В руках у него бумага. Фетисов подходит вплотную к Евгению.

Фетисов. Или сопите в тряпочку, как все, а уж коли высунулись, дайте хоть на вас полюбоваться. Быстро вы скисли. Чего вы скисли? Вы высунулись, на вас навалились — а как же? Думаете, легко бросать вызов? Вы должны были быть готовы к этому. Боритесь с нами, боритесь! Нормальная ситуация.

Евгений. Я боролся не с начальством, а с судьбой. С ней и буду рассчитываться.

Фетисов. Высокопарно. (Протягивает Евгению бумагу.) Ваше заявление. Оно подписано. С двадцать третьего по собственному. (Поворачивается и выходит из курилки.)

Евгений швыряет окурок в высокую пепельницу.

Третий (Евгению). Так что ты там про Кеннеди хотел рассказать?

Евгений молчит.

Квартира Веры Васильевны. Кроме хозяйки, никого нет дома. Она на кухне, гладит белье. Вид у нее для этого занятия довольно странный: она в пальто, на голове кокетливая шляпка. Вера Васильевна гладит мужскую рубашку, несколько выглаженных рубашек уже сложены в стопку. С улицы, открыв дверь своим ключом, входит Желковская. Она в пальто, в руках у нее небольшой сверток.

Желковская появляется в кухне.

Желковская. Чашку купила.

Вера Васильевна. Глажу белье.

Желковская. Пользуйтесь услугами прачечной!

Вера Васильевна. Я бы тебе не советовала.

Желковская. Почему? (Разворачивает сверток.) В чашку входит два с половиной стакана воды. Гигант отечественного посудостроения.

Вера Васильевна. Давно собиралась поговорить с тобой. Воротник мужской рубашки лучше проглаживать не через тряпочку, а через бумажку. Берешь белую бумажку и через нее гладишь горячим утюгом. Ровнее выходит.

Желковская. Самое обидное, что в прачечной все равно получается лучше.

Вера Васильевна. Почему ты засмеялась, когда Евгений сказал, что знает меня с детства?

Желковская. Потому что я все давно поняла.

Вера Васильевна. Что ты поняла?.. Да, это смешно.

Желковская. Дайте я попробую через бумажку. (Берет утюг. Гладит.)

Вера Васильевна. Ты не представляешь, как это было смешно! Моя мать была его учительницей. И он ходил к нам в дом заниматься. Ну, ты представляешь?..

Желковская. А что она преподавала?

Вера Васильевна. Как что? Литературу. Мы втроем пили чай и беседовали о Лермонтове. И мать ни о чем не догадывалась.

Желковская. Больше тройки у меня по литературе никогда не было.

Вера Васильевна. Когда мама умерла — ей было восемьдесят четыре, — я поехала на Птичий рынок и накупила кучу всякой живности: котенка, щенка, черепаху, двух щеглов, рыбок прямо в аквариуме… А потом у меня все это куда-то разбежалось, расползлось… Рыбки передохли. «Неон» назывались. Светились в темноте. Потом вдруг погасли… У меня могла быть такая дочка, как ты.

Желковская. Эта дочь родилась у моих родителей.

Вера Васильевна. А может, был бы мальчик…

Желковская. Я с родителями дома-то почти не жила. Ночевала у подруг. Я так думала: была бы у меня своя квартира однокомнатная, но только моя, — я могла бы жить дома с папой — мамой. Они у меня, в общем, ничего. А если утром уходишь, а вечером опять обязательно надо в это же место возвращаться — вот тут банан и начинается.

Вера Васильевна. Значит, если бы у тебя была своя квартира, тебе Евгений был бы не нужен?

Желковская. Нет. Тогда бы он просто переехал ко мне. А я бы жила с папой — мамой. Шутка.

Вера Васильевна (про книгу, которая лежит на столе). Незадолго до смерти мама вдруг сказала: «Появится Евгений, передай ему эту книгу».

Желковская. А вы говорили, не догадывалась.

Вера Васильевна. Думаешь?

Желковская. Как называется?

Вера Васильевна. «Восемьдесят лет боевой и мирной жизни 20–й артиллерийской бригады». Издание 1886 года. Город Тифлис.

Желковская. Ну вот.

Вера Васильевна. Что?

Желковская. Антиквариат.

Вера Васильевна. В этой бригаде служил Лермонтов. Мать случайно на рынке купила в эвакуации.

Желковская. Я в двенадцать лет «Мастера и Маргариту» прочитала. А сейчас «Винни — Пухом» увлекаюсь, «Мэри Поппинс», «Карлсон»… А с Лермонтовым у меня никогда контакта не было.

Вера Васильевна. Если бы ты училась у моей мамы…

Желковская. Никогда не могла понять разницу между героем нашего времени и лишним человеком.