Еврипид - Ифигения в Авлиде

Увы! Увы!
С какой беды начать? Средь этих зол
Не каждое ль покажется мне первым?
Кто в море вас, о волны, различит?

Да что такое с вами? Точно спелись…
Смущенный вид… Тревожные глаза…

Царь, твой ответ не посрамит Атрея

Без лишних слов, царица, твой вопрос.

Ты нашу дочь убить не собирался?

О, тяжкий бред… Как, как дерзнула ты?..

Остановись!
Ты мне ответить должен, Агамемнон!

Вопроса жду умней из уст твоих.

Да или нет, скажи, да или нет!..

О, рок! О, тяжкий рок! Проклятый жребий!..

Проклятый, да, и всем троим один.

Тебя-то кто ж обидел?

Ты ответа
Ждешь от меня? Иль не в своем уме?

Все кончено… Она узнала тайну.

Да, ковы, царь, известны мне твои.
Теперь же молча ты одним стенаньем
Признался мне… И слов я не прошу…

На что слова? Или прикажешь ложью
Бесстыдною несчастье украшать?

Ну, слушай же… Теперь завесы сняты [40]:
Вы, мысли, вслух; а вы, загадки, прочь…
Ты помнишь ли тот день, когда насильем
Ты в жены, Агамемнон, взял меня?..
В бою убил Тантала ты, который
Моим был первым мужем [41], и дитя,
Дитя мое от груди материнской
Ты оторвал и продал, как раба!
Ты помнишь ли, как побежден ты был
Сынами Зевса, братьями моими, —
Священна мне их память, белоконных.
Ты помнишь, как убежища искал
Ты у Тиндара старого, и он
Один тебе защитой был, и снова
Вручил тебе меня, твою жену…
О, согласись, Атрид, что, примиренной
За твой порог ступив, с тех самых пор
Женою я была тебе примерной…
Твой царский дом, как он процвел со мной!
Ты радостно под кров свой возвращался
И уезжал спокойный… А найти
Такую верную жену не всякий
Сумеет, царь… Нас мало – верных жен.
Трех дочерей тебе дала я раньше,
А вслед за ними сына… И из них
Одной лишусь я, горькая, сегодня…
Спросить тебя: зачем ей умирать?
И что в ответ придумаешь? Молчи,
Сама скажу: чтоб Менелай Еленой
Вновь завладел… Отдать свое дитя
Распутнице на выкуп – что за прелесть!
На гнусное из гнусных променять
Клад самый драгоценный – вот находка…
А ты, скажи, подумал ли, когда
В поход уйдешь надолго ты, что будет,
Что будет с сердцем матери ребенка,
Которого зарежешь ты, Атрид?
Как эта мать на ложе мертвой птички
Осуждена глядеть и на гнездо
Пустое дни за днями, одиноко
Глядеть, и плакать, и припоминать,
И повторять всечасно: “О малютка,
Отец тебя убил, не кто другой”.
Скажи, Атрид, ты разве не боишься
Расплаты? Ведь ничтожный повод, и
Там, в Аргосе, в кругу осиротелых
Сестер ее и матери тебя
Прием, достойный дела, встретить может…
О нет, богами заклинаю, царь,
Не зарождай виною злодеянья [42]!..
“Я жрец, – ты говоришь, – а не палач”.
Жрец, а какой, скажи, Атрид, молитвой
Благословенье призывать на нож
Ты думаешь, подъятый на ребенка,
На плоть и кровь свою, Агамемнон?
О чем молиться будешь? О возврате,
Таком же гнусном, как твое отплытье?
И если б бог, малютку пожирая,
От матери еще молитвы ждал,
Он был бы глуп… Но дальше, царь, вернувшись
Домой, ужель ты б мог ласкать детей?
Не дозволяет Правда. Да ребенок
Не захотел бы ни один глядеть
На этого жреца их детской крови…
Ты это взвесил? Или жезл один
В уме держал да в сердце жажду чести?
Вот что сказал бы в войске правый муж:
“Коль парусам ахейским ветер нужен,
Пусть жребий нам укажет жертву-дочь!”
И было бы то истиной. Зачем же
Других детей спасать, казня своих?
А если уж на то пошло, Елену
Спартанский царь мог дочерью купить.
Я, верная, должна терять ребенка,
Чтоб в терему распутнице сберечь
Ее дитя?.. На это, если можешь,
Ответь, Атрид… Но только это – правда;
А если правда, так подальше нож,
И дочери родной, отец, не трогай!

Послушайся ее, Агамемнон,
И береги детей: и все так скажут.

Волшебных уст Орфея не дано,
Родной мой, дочери твоей, чтоб свиту
Из камней делать и искусной речью
Сердца людей разнеживать… Тогда
Я говорить бы стала; но природа
Судила мне одно искусство – слезы,
И этот дар тебе я приношу.
Я здесь, отец, у ног твоих, как ветка,
Молящих дар; такая ж, как она,
Я хрупкая, но рождена тобою…
О, не губи безвременно меня!
Глядеть на свет так сладко и спускаться
В подземный мир так страшно, – пощади!
Я первая тебе “отец” сказала,
И ты мне первой “дочка”. Помнишь, я
К тебе взбиралась на колени с лаской?
О, как ты сам тогда меня ласкал!
Ты говорил: “Увижу ль я, малютка,
Счастливою женой тебя? Цвети,
Дитя мое, на гордость нам, Атридам!”
А я в ответ, вот как теперь, твоих
Касаясь щек: “О, если б дали боги
Тебя, отец, когда ты будешь стар,
В дому своем мне нежить, вспоминая,
Как ты меня, ребенка, утешал”.
Все в памяти храню я, все словечки;
А ты забыл, ты рад меня убить…
О нет, молю тебя, тенями предков
Пелопа и Атрея заклинаю
И муками жены твоей, отец,
Моей несчастной матери, которой
Сегодня их придется испытать
Из-за меня вторично… сжалься, сжалься!..
Парисов брак!.. Елена!.. Разве я
Тут виновата чем-нибудь? Откуда ж
Твой приговор? Ты сердишься, отец?
Ты не глядишь? О, если смерти надо
Меня обнять, дай унести в могилу
Наследие мое, твое лобзанье…
Ты, мой Орест! Отстаивать друзей
Твоя рука еще не научилась;
Но плакать ты со мною можешь, брат.
Моли ж отца слезами, чтоб меня
Не убивал. Когда мы в горе, дети
Не говорят, а понимают всё.
Смотри, отец, тебя без слов он молит,
Уважь мольбу и сжалься: дай мне жить!
Мы, два птенца твои, лица касаясь
Отцовского, ласкаемся к тебе:
Один – совсем малютка, я – побольше.
Что ж я еще придумаю сказать?
Для смертного отрадно видеть солнце,
А под землей так страшно… Если кто
Не хочет жить – он болен: бремя жизни,
Все муки лучше славы мертвеца.

Преступная Елена, сколько бедствий
Принес семье Атридовой твой брак!