Еврипид - Андромаха

Вольноязычен старцев род; а раз
Гнев охватил его, он безудержен.

До брани ты унизиться готов.
Ну что ж, во Фтии гость я; не хочу
Ни обижать, ни выносить обиды…
К тому же нам и недосуг: домой
Меня зовут. Соседний Спарте город,
Доселе ей союзный, на нее
Восстал, и мне приходится войною
Его смирять. Я ворочусь, когда
Улажу это дело, чтобы с зятем
Поговорить открыто: он свои
Желания предъявит, но и наши,
Я думаю, захочет услыхать.
И если он, почтив меня, рабыню
Свою накажет – будет сам почтен;
А встреть я гнев – такой же, может быть,
И он расчет получит свой: делами
И я отвечу на его дела.
Твое ж меня не трогает усердье:
Ты – тень бессильная, которой голос
Оставлен, но и только. Говорить —
На это лишь Пелея и хватает…

Иди сюда, дитя мое, – тебе
Моя рука оградой будет…

Ты же,
Несчастная, не бойся… Бури нет
Вокруг тебя. Ты в гавани, за ветром…

О старец, пусть бессмертные тебе
Заплатят за спасение ребенка
И за меня, бессчастную. Но все ж
Остерегись засады – как бы силой
Не увлекли опять меня: ты стар,
Я женщина, а это – слабый мальчик,
Хоть нас и трое. Мы порвали сеть,
Да как бы нам в другую не попасться!..

Удержишь ли ты женский свой язык
С его трусливой речью!.. Подвигайся!
Кто тронет вас, и сам не будет рад:
Ведь милостью богов еще мы здесь
И конницу имеем и гоплитов,
Да постоим и сами. Иль такой
Уж дряхлый я, ты думаешь? Добро бы
Был сильный враг, а этот – поглядеть,
И ставь над ним трофей, хоть ты и старец.
О, если есть отвага в ком, тому
И старость не помеха. Молодые ж,
Да робкие, – что крепость их, жена!

Иль не родиться,
Иль благородного сыном отца
В доме вельможном родиться желай.
Лучше не жить
Вовсе на свете незнатным,
В бедности солнца лучше не видеть:
Если пристигнет нужда
Доброго, в силе природной
Он имеет опору.
Кто от достойных предков,
Слава того не смолкнет.
Даже останки
Добрых лелеет время:
Их и на гробе
Светочем доблесть сияет.

Даже победы,
Если победа бесславит тебя,
Лучше не надо; насильем вотще,
Или же завистью, муж
Правду свергает. Недолго
Сладость победы длится:
Скоро цветок завянет,
Ляжет на грудь он камнем…
Ты лишь люба нам,
Правая сила в браке,
Правая в людях;
В жизни иной нам не надо.

О старик Эакид!
Верю теперь я – точно,
Славный копьем,
Ты ходил на кентавров
В сонмах лапифов, старец…
Верю – тебя носила,
Точно, ладья бесстрашных,
И за руно златое —
Верю – изрезал дерзко
Море, старик, ты, где остров
С островом волны сшибают;
Ты и с чадом Кронида
Под Илион
Вместе ходил, чтоб Европу
Светлой украсить добычей.

Ой женщины, ой милые, что бед!
Одну сожнешь – гляди: другая спеет…
В чертогах госпожа моя [11] В чертогах госпожа моя – Гермионе следовало покончить с собой (как это сделала, например, Федра), и первые слова Кормилицы вызывают именно такое ожидание. – я вам
О Гермионе говорю, – увидя,
Что брошена отцом, в раздумье впала;
Что скажет муж, она боялась, видно,
О дерзости узнав ее: поди ж,
Придумала-то что: казнить рабу,
Да и с ее приплодом. Тут изгнанье
И даже меч грозит, пожалуй. Веришь,
Насилу вынули из петли, нож
У ней теперь рабы там отнимают,
С несчастной глаз не спустят. Варом сердце
Раскаянье ей залило, а ум
С недавних бед нейдет. Что было силы,
Все извела, чтоб оттащить ее
От петли я. Теперь подите вы,
Попробуйте помочь: бывает, старых
И слушать-то друзей мы не хотим,
А новые придут, – и уступаем.

Да, там рабы действительно вопят
С твоим согласно, женщина, рассказом;
Но, кажется, несчастная сама
Покажет нам сейчас весь ужас, жены,
Преступной совести: от слуг ее
Желанье смерти гонит из чертога.

Увы мне! Увы мне!
Я волосы вырву, а ногти
Пусть кожу терзают, увы!

Уродовать себя… о, перестань.

Ох-ох… Ай-ай…
Долой, фата… Прочь с головы,
Ты нежная… О, косы…

Да подвяжи ж хоть пеплос… Грудь закрой…

Что закрывать пеплосом грудь?
Все на виду,
Чем оскорбила я мужа;
Солнцем горит, не утаишь.

Сопернице сработав саван, страждешь?

Да, ранено сердце дерзаньем…
Безумную гордость
Проклятье, проклятье людей задавило.

Вину тебе простит Неоптолем.

О, где ж затаили вы острый булат?
Дай меч мне и к сердцу приблизь.
Из петли зачем вынимала?

Что ж, дать тебе повеситься, безумной?

Увы! О смерть! О ночь!
Ты, молния, ты, дивная, пади!
Вы киньте, вихри, меня на скалы
В широком море, в лесу пустынном,
Где только мертвых витают тени.

Зачем себя так мучить? Боги нас
Теперь, когда ль, а всех доймут бедою.

Одну, отец, одну ты покинул
Меня, как ладью [12] Как ладью – образ гонимого бурей корабля, который сначала применялся к Андромахе, теперь переходит на Гермиону.
Без весел на песке прибрежном…
Сгубил ты, сгубил меня, о отец.
Под мужнею кровлей
Мне больше не жить…
О, где я найду еще изваянье
Богиню молить?
Иль рабыней рабыни колени обнять мне?
О нет… О, когда бы
Мне сизые крылья, и птицей
Отсюда умчаться,
Иль зыбкою елью [13] Иль зыбкою елью (точнее, сосной) – корабль “Арго”, первым проскочивший через Симплегады , был сделан из сосны.
На волнах качаться,
Как первый пловец,
В расплыв Симплегад занесенный!