Татьяна Доброхотова - Такая карма

– Мальчик, ты кто, ты чей? Немедленно отойди от балкона, иначе я вызову охрану.

Я попытался рассказать про деда, но она резко приказала мне:

– Иди ко входу, там поговорим!

Мне ничего не оставалось, как подчиниться ее словам. Когда я подошел к крыльцу, она уже стояла там, в сопровождении мужчины в форме охранника. Вместе они доставили меня в просторный кабинет, где мой дед и еще несколько пожилых докторов рассматривали какие-то бумаги.

Отведя деда в сторону, врачиха жарко зашептала ему на ухо, неодобрительно косясь на меня. Он что-то резко ответил, махнув в сторону входной двери. Меня вывели из кабинета и передали под надзор секретарше в сером строгом костюме, сидевшей у входа в кабинет. Она тут же предложила попить чай с конфетами и все время сюсюкала со мной как с младенцем, рассказывая, какой у меня гениальный дед и как его все тут уважают. Когда совещание закончилось, до машины мы шли вместе с дедом. Всю дорогу домой он мрачно хмурился и молчал, не упоминая о случившемся, а я мучился, пытаясь вспомнить, откуда знаю того человека. Озарение пришло совсем поздно, когда я уже лежал в кровати, но было таким ошеломляющим, что словно какая-то сила выбросила меня на террасу, где дед курил перед тем, как отправиться спать.

– Дед, это же был Гагарин!

– О чем ты?

– Тот больной, с которым я разговаривал, это…. Но он же умер, ничего не понимаю!

– Нет, тебе все показалось. Это не он. И вообще забудь об этом месте, дурак я, что тебя туда притащил, надо было с водилой за воротами оставить, идиот старый!

Больше мы никогда на эту тему не говорили. Впрочем, я что-то отвлекся, перепрыгнув сразу через несколько лет того, о чем хочу поведать. Вот оно как, только начинаешь вспоминать и сам не знаешь, куда забредешь. Старческое уже, наверное. Впрочем, в маразм мне еще рано. Просто придется вернуться туда, где я отвлекся.

Когда Сталин умер, у деда имелась уже взрослая дочь от последней молодой жены. К тому времени его супруга, моя, получается, бабушка, давно уже обзавелась другим, близким ей по возрасту мужем, мою мать она хотела забрать туда же, в свою новую семью, но дед дочь не отдал, запустив кучу связей, чтобы она осталась с ним. Я свою бабку никогда не видел и очень сомневаюсь, что ее помнила мама. Наконец, у деда появилось свободное время, чтобы заняться устройством личной жизни обожаемой дочери.

Люся особой красотой не блистала, хотя, это кому как, дед всегда настраивал ее на то, что она просто великолепна. Понятно, при таком папаше недостатка в кавалерах не испытывала. Познакомиться с ней, стать своим в нашем доме – значило уже преуспеть, оказаться в сливках высшего общества. Вот и крутились вокруг нее самые разные люди: бездельники из хороших семей, начинающие карьеристы, поставившие себе цель преуспеть всеми возможными способами, и другие, совсем разные, а часто и просто случайные, люди. Все они были бы рады породниться с человеком, который еще совсем недавно власть и силу при своем покровителе имел преогромнейшую. Одно время Люсенька вообразила, что из нее получится гениальная актриса и, успешно поступив в театральный институт, стала завсегдательницей премьер, бенефисов, вернисажей. Увлечения ее сразу сказались и на составе поклонников, возле нее теперь завертелась творческая молодежь: начинающие артисты, художники, певцы, писатели, а еще такие же, как и она, прожигающие жизнь в модных институтах, студенты. Из них она и выбрала мне папашу.

Ее мужем стал начинающий оперный певец, талантливый, подающий надежды и красивый как античный бог. Может, именно это, а не его связки, вызывало аншлаг в театрах, когда из каждой ложи на него устремлялись жадные и вожделеющие женские глазки, а то и слезы умиления из них капали в непременно кружевной платочек. Но когда Люся стала его законной супругой, вал поклонниц как-то отхлынул, поредел, обнажив не столь блистательные, как казалось издали, обстоятельства. Бас оказался не так уж и юн, хотя до сих пор ходил в молодых и начинающих, а при ближайшем рассмотрении, рядом, а не из партера – и не так уж красив, в этом проявлялось искусство его личного гримера и костюмера. К тому же, был он глухим провинциалом, из какого-то такого местечка, о котором Люся за всю свою жизнь ни разу не слышала, и даже на карте ни разу не видела. И мужем он стал никаким, по многим причинам. Даже, как услужливо шепнули как-то Люсе его бывшие подружки – засматривался не столько на женщин, сколько на мужчин, что, конечно, в те времена, являлось грешком постыдным и требующим сугубой конспирации, иначе и сесть можно было, на неопределенно-долгий срок, поскольку со светлым образом строителя коммунизма, никак этот грех не сочетался. А в довершении всего, оказался он просто пьяницей и дебоширом, которому не место в профессорской квартире на Смоленке, откуда дед его быстренько и попер, выдержав приличный срок после моего рождения. Да и потом постарался сделать так, что предложили моему папе ведущую партию в театре, который находится недалеко от полярного круга, а отказаться тот не посмел, потому что ближе работы для него никак не находилось. Там он и сгинул где-то в снегах и алкогольных парах. Так что отца я своего не помню и поблагодарить его могу только за презентабельную моложавую внешность, которой всю жизнь был доволен, ну и на том спасибо, тоже немало.

Конечно, такая девушка как Люся оставаться долго одна не могла. И наличие маленького, всего полуторогодовалого сына, препятствием для матримониальных устремлений ее ухажеров не стало. Наоборот, вроде, как и к лучшему. Можно надеяться, что обремененная ребенком принцесса станет доступнее и менее капризной. И обрушился на Люсеньку шквал новых ухаживаний, закрутил ее, потащил, втянул в воронку светских развлечений. Так бы и потерялась она там, закружилась, и остался бы я со своими няньками сиротой при живой матери, если бы не дед. Я давно уже понял, просто так ничего в этой жизни не происходит. Никогда не добьется своего человек слабый, вялый, глупый, бесхарактерный. А если всего это в тебе нет, а есть, наоборот, характер и удача выигрывать, и уже проявилось, помогло не раз, то и дальше останется, никуда не денется, такой человек умеет заставить слышать себя и уважать.

Потому второго мужа для моей матери и отчима для меня дед выбирал сам, придирчиво и аккуратно, полагаясь на собственное чутье и жизненный опыт, а не на случайные привязанности своей капризной принцессы. Мама вышла замуж, когда мне только-только исполнилось три года. Муж был старше ее на семь лет, и в свои тридцать два уже сделал блестящую карьеру на дипломатическом поприще. Все вокруг ожидали от него дальнейших свершений, особенно сейчас, когда он породнился со столь известной в узких кругах московского бомонда семьей.