Татьяна Доброхотова - Такая карма

Когда Наталья пришла в себя, вокруг уже стало темно. Волосы были мокрыми от пота, а в голове пусто и гулко, каждый звук казался ужасающе громким, она слышала даже, как течет вода за стенкой у соседей, и раздражалась. Так всегда бывает после приступов, через пару часов пройдет. Она неуклюже сползла с дивана, зажгла свет, переоделась в домашнюю одежду. Из зеркала в ванной на нее глянуло серое, словно вымазанное краской лицо, с огромными синяками под глазами. Хорошо, что завтра на работу не надо, можно будет отлежаться. Она перебралась на кухню и нажала кнопку электрического чайника.

Телефонный звонок чуть не убил ее, все внутри завибрировало в такт с ним. Поколебавшись секунду, стоит ли отвечать, все-таки подняла трубку:

– Алле?

– Наташ, ты куда делась? Я тебе весь вечер звоню, уже волновалась, – это опять была Светлана Анатольевна.

– Свет, не кричи ты так, мне не хорошо, – слабым голосом отозвалась хозяйка.

– Ой, Наташ, – Света понизила голос почти до шепота, – опять, да? Я уж думала – все прошло у тебя, совсем. Я и не кричу вовсе, просто спросила. Ты как там? Хочешь, приеду?

Подруга была в курсе Натальиных проблем. Еще лет пять назад, когда они только начинали работать вместе, Наташу несколько раз прихватывало на работе, и Светлана ее не сдала, пусть и испугалась первый раз безумно, а, наоборот, в такие моменты старалась, чтобы ничего не стало известно начальству. Но потом приступы прошли, и они обе искренне полагали, что навсегда.

– Нет, Светик, не надо приезжать, я уже оклемалась, отосплюсь.

– Хочешь, я Вовке позвоню, он приедет?

Тогда же, еще в самом начале их дружбы, Наталья на всякий случай сообщила начальнице кому позвонить, если ей станет совсем худо. Светлана с Вовкой давно познакомились и тоже подружились.

– Нет, не надо, я уже ложусь.

– Ладно, спокойной ночи тогда, завтра поговорим.

Вовка был как раз тем парнем из сна, на три года старше. Когда ее тогда, пятилетнюю, привезли в новый детдом, и она набросилась на девчушку, дразнившую ее, он ударил Наташу по голове камнем, чуть-чуть не попав в висок, на четыре месяца уложив в кому. Казалось бы, Наташа должна люто ненавидеть того, кто в полном смысле слова, поломал ей жизнь. Но все обернулось иначе. Вовка был первым, кого она увидела, придя в себя. Потом ребята и воспитатели рассказывали, что он сам чуть не умер там, во дворе, увидев, что натворил, две недели тоже провалялся в больнице с нервным срывом, а потом каждый день тайком бегал к ней, самовольно сбегая из детдома. Воспитатели пытались не пускать его, запирать, но тогда он плакал так, что мог опять загреметь в лазарет. И тогда взрослые смирились, разрешив ему ходить к ней в больницу, благо, находилась травматология на соседней улице. В ее палате он проводил все свободное время.

Когда она, наконец, поправилась и вернулась в детдом, парень и там продолжал ходить за ней хвостиком, оберегая от реальных и мнимых опасностей. Наташа даже представить себе не может, какой была бы ее жизнь без Вовки, которого все в их детдоме уважали и побаивались за безбашенную смелость. Он никогда ничего не пугался и всюду лез напролом. Вместе с Вовкой она пережила и первый свой припадок. Это случилось примерно через полгода после того, как отошла от комы. Они тогда забрались на чердак, выкрав предварительно ключ у сторожа, когда он спал у себя в сторожке после обеда. На чердаке было пыльно и жарко, дело происходило в самом конце мая и, в общем, ничего особенно интересного не оказалось, там хранили поломанную мебель и старые, никому не нужные вещи. Они все-таки покопались в корзинках со старыми игрушками, Вовке досталась вполне приличная клюшка со стертой треснувшей шайбой, а ей – мягкая розовая кошка, величиной с ладонь, которую она собиралась постирать в шампуне, чтобы еще больше распушилась. Довольные, они уже собирались вниз, напоследок решив заглянуть в окно, как смотрится их двор отсюда. Наташа глянула вниз, и все поплыло у нее перед глазами, она оказалась совсем в другом месте.

Тогда она тоже увидела морской берег, пляж, маленькую бухту среди нагромождения камней, только днем. Вообще, море почему-то часто присутствовало в ее видениях. Позади, в конце пляжа, высились огромные, никогда не виденные ею раньше деревья с широкими листьями, пальмы. Небо было синее-синее, тоже непривычное, песок желтый. Невысокие волны плавно катились на берег, оставляя причудливый узор. Солнце светило так ярко, что у нее сразу заболели глаза. Картинка то приближалась, то отдалялась от нее, словно она смотрела, покачиваясь в лодке, недалеко от берега. На пляже сидели в обнимку двое. Совсем молоденькая девчонка, с темной, как полированное красное дерево, кожей, одетая в шелковые широкие брюки и такую же тунику. Черные вьющиеся волосы были распущены и тяжелыми волнами падали, струились на песок. В ушах горели на солнце яркие серебряные кольца, тонкие запястья и щиколотки позванивали браслетами. Ее спутник, тоже совсем мальчик, выглядел по-другому: загорелый, голубые глаза, со светлыми длинными волосами, спускающимися на обнаженную грудь, в полосатых, странного покроя брюках, кожаных сандалиях. Он нежно обнимал подругу и что-то говорил ей, Наталье не было слышно. Эта картинка казалась такой мирной, спокойной, родной, что придя в себя, Наташа не сразу поняла, где находится, ей показалось даже – у нее что-то незаслуженно отняли, что ей просто необходимо. Вовка тогда переполошил весь дом, очнулась Наташа уже в медпункте, куда он притащил ее, рыдающий от ужаса. Потом она еще полгода обследовалась у врачей, но без толку.

А еще через несколько лет Наталья заметила за собой и вовсе странное. Она может, если захочет, читать чужие мысли. Это было вообще необъяснимо. Первый раз это случилось с ней прямо в школе, на уроке математики и так поразило, что она даже на какое-то время выпала из окружающих ее реалий. Она вдруг ясно услышала, или почувствовала, что их учительница, объясняя способы решения уравнений, одновременно думает совсем о другом, своем. У нее сильно болеет мама, целыми днями лежит в постели, и учительница очень волнуется, как она сейчас там одна. С ней рядом никого нет, потому что муж не ночевал дома, так часто бывает в последние дни. У него есть другая женщина, молодая. Учительница сожалеет и переживает об этом тоже, но не так остро, как за мать. Ей очень хочется выйти сейчас на секунду из класса, чтобы позвонить домой. И сквозь окутавшую ее странную пелену, Наталья слышит:

– Ребятки, я сейчас вернусь, а вы пока решайте уравнение номер двенадцать, ты, Соколов – у доски. И чтобы тихо было!

Первые дни Наталья ходит как оглушенная, прислушиваясь внутренне к тому, что думают люди вокруг нее: подружки, учителя и воспитатели, регулировщик на перекрестке. Вихри чужих, часто непонятных, мыслей завиваются вокруг нее, затягивают, пугают, не дают спокойно жить. Но постепенно она привыкает к своим странным способностям, отчасти берет под контроль. Теперь она может запускать их уже только тогда, когда хочется ей самой, и даже иногда специально использует себе на пользу. Ее подружки девчонки и Вовка скоро тоже замечают за ней что-то новое и интересное, и тоже, случается, прибегают к ее услугам, когда им что-нибудь нужно. А еще позже также начинают поступать и взрослые, детдомовские воспитатели.